В дальнем конце помещения я увидел несколько дверей. Поймав мой взгляд, Роберт Карлович объяснил, что это входы в другие лаборатории.
Затем, он подошел к ближайшему лабораторному столу и, продолжая стоять спиной ко мне, зачем-то глянул на наручные часы. Потом, развернувшись ко мне, спросил:
– Скажите, Андрей, вы ведь материалист, не правда ли? И во всякого рода чудеса не верите?
Очень я не люблю такие вопросы. Почему-то эта сторона устройства мира начинает волновать людей нетрезвых (я имею в виду людей пьяных). Индивидуальные особенности моей физиологии не позволяют мне дойти до состояния, когда я бы смог обсуждать эту проблему на равных с вдохновленными собеседниками. Что касается моих истинных убеждений на этот счет, были они непоследовательны и расплывчаты. Поэтому я ответил уклончиво, что после того, как в детстве при мне в цирке распилили на две части молодую женщину в красивом купальнике с блестками, а она спустя пару минут вышла из-за кулис целой и начала раскланиваться, я готов верить почти всему.
И тут Черный Человек, покопавшись в кармане своего похоронного сюртука, вытащил из него небольшой пакет (или большой конверт, если угодно) и с очень торжественным выражением лица протянул его мне. Оказалось, что в конверте лежала вяленая вобла или какая-то ее родственница – довольно странное содержимое для кармана такого респектабельного джентльмена. Дежавю, прямо. Не далее, как сегодня ночью, впервые за пару лет я вспоминал о сухой соленой рыбе – верной спутнице пива. И снова я не сказал ничего легкомысленного, а просто спокойно ждал с вопросительным выражением лица. В ответ мне было предложено положить рыбку на лабораторный стол и обвести вокруг нее предоставленным мелком замкнутый контур, что я и сделал. Загадочные действия на этом не закончились. Из другого кармана черного пиджака был добыт небольшой камертон светлого металла и вертикально установлен неподалеку от сухой рыбы. «Похоже, мне хотят показать какой-то фокус», – сообразил я. Затем была зажжена газовая горелка, и на нее поставлена плошка с желтым порошком. Порошок вскоре начал плавиться и хлюпать пузырями, после чего был подожжен обычной зажигалкой. Горел он низким, но довольно ярким синим пламенем. Вскоре до меня донесся знакомый запах – мне в детстве случалось жечь серу. «Вы что-нибудь ощущаете? – спросил Роберт Карлович, – что-нибудь необычное?». Я понял, что речь идет не о запахе серы, его было бы сложно не ощутить, и отрицательно мотнул головой. На лице мрачного иллюзиониста отразилось легкое недоумение, и он на пару секунд задумался. Я отвел взгляд от его лица и начал осматриваться по сторонам. «А теперь внимание», – вдруг сказал Роберт Карлович. Он дождался, пока я снова посмотрю на него, и резко щелкнул ногтем по камертону. Звучал камертон, булькала, воняя, сера, я стоял возле стола, переводя взгляд с лица Роберта Карловича на лежащую на столе воблу и обратно. Так прошла пара минут. Затем, Роберт Карлович в полголоса, и как-то разочаровано, пробормотал, явно, обращаясь не ко мне: «Нас опередили». После чего, взглянул на меня и очень серьезно добавил: «Факир был пьян и фокус не удался. А жаль». Мне стало за него немного неловко. После этого он выключил горелку, закрыл плоской крышечкой смердящую плошку с серой и довольно быстро двинулся к следующему столу. Там он произвел несколько непонятных действий, и я догадался, что идет подготовка к новому фокусу.
– Начнем с пентаграммы, – задумчиво произнес Роберт Карлович, ни к кому не обращаясь.
Пять небольших разноцветных пирамидок, размером поменьше моего кулака, были передвинуты с края на центр стола и равномерно расставлены. В результате они образовали довольно правильный пятиугольник. Такая же операция была проведена и на соседнем столе. В центр обоих пятиугольников были помещены газовые горелки, с закрепленными над ними стеклянными колбами с широкими горлышками. В руках у упорного фокусника появилась небольшая, шарообразная стеклянная леечка, с очень длинным и тонким носиком, наполненная прозрачной жидкостью. Подчиняясь молчаливым указующим жестам Роберта Карловича, я взял у него из рук лейку, и начал один за другим наполнять оба сосуда, стоящих на горелках. И тут вдруг произошло то, о чем за последние годы я почти забыл. Сначала я просто ощутил очень сильный аромат и не сразу понял, что происходит. А потом до меня дошло – шалимар! То ли я от него отвык, то ли что-то изменилось, но показалось, что так сильно шалимар не благоухал еще никогда.
Сейчас самое время рассказать про «шалимар». Сначала расскажу, откуда взялось это странное слово. В детстве самым восхитительным ароматом, который я знал, был запах духов моей бабушки. Хрустальный флакон чудесной формы, почему-то на тонкой ножке, проживал на столике у трюмо в бабушкиной квартире. По назначению бабушка никогда флакон при мне не использовала. Это объяснялось тем, что флакон существовал в единственном экземпляре, и с ним была связана какая-то семейная история, которую я, к сожалению, уже в точности не помню. Кажется, флакон достался бабушке от её мамы и был единственным артефактом, оставшимся с «прежних» времен. Флакон, к слову сказать, был почти полным. Бабушка эти духи называла «Шалимар» и разрешала мне иногда их понюхать. Будучи уже вполне взрослым, я выяснил, что в двадцатых годах двадцатого века во Франции действительно стали выпускать духи под названием Shalimar.
Теперь расскажу про мой личный шалимар. Это вторая, после восприятия спиртного, особенность моего организма. Я сейчас хорошо помню, как когда-то в детстве, наверное, лет в пять-шесть, я этими шалимарами довольно сильно напугал родителей. Началось всё с того, что я пару раз спрашивал у мамы с папой, чем так хорошо пахнет, а они никакого запаха не ощущали. Запахи были разнообразные, но всегда приятные. Тогда-то это явление и было мною прозвано шалимаром. Поначалу родители не обращали особого внимания на мои шалимары, относя их на счет детских фантазий. Пожалуй, красочные подробности, с которыми я их описывал, их радовали – мальчик демонстрировал прекрасный словарный запас, впечатляющее ассоциативное мышление и замечательное воображение. Всё сильно изменилось, когда мама рассказала про шалимар своей приятельнице. Та была из медицинской семьи и, несмотря на то, что по образованию была инженером-конструктором, разбиралась в медицине куда лучше своих родителей и всех прочих медиков. Есть такая разновидность специалистов по врачебной науке. Подруга тут же объяснила маме, что всё это очень похоже на паросмию, обонятельные галлюцинации. А появляются эти галлюцинации, нужно сказать, вследствие поражения височных долей головного мозга и являются далеко не самым неприятным последствием такого поражения. Представляю, в каком ужасе были мои родители. Разумеется, меня начали водить к соответствующим врачам. Сначала в местную поликлинику, потом к каким-то известным докторам-профессорам. По счастью, никаких патологий у меня найдено не было, но до полного успокоения маме было очень далеко (что до отца, то он был убежден, что раз врачи ничего не нашли, значит ничего и нет). Увы, житейский опыт учит, что иногда болезни не обнаруживаются не только по причине их отсутствия. Поэтому, напуганная мама взяла с меня обещание, что если подобное будет повторяться, я тут же ей сообщу.
