Буквально подлетев к дому, я стал старательно стучать в дверь. Как же неудобно, что маги в Алиате имеют право устанавливать эту насмешку демонов.
— Сейчас, сейчас, — раздалось старческое, женское кряхтение. Ну и неудивительно, большинство целителей — женщины.
Открылась дверь и на пороге показалась восточная, колоритная старушка, немного напоминающая ту, которая продавал эмфер в Амхае. Разве что у этой глаза были темнее, а зубы поцелее.
— Чего тебе надо? — процедила она. — Совсем страх потерял? Нашел себе забаву — шарханов по ночам будить.
Не обращая внимания на причитания старухи, я пробежал в помещение и плюхнулся на кушетку. С левой стороне словно мясо вырывали.
— Я сам шархан, — отрывисто, как в лихорадке, говорил я. — Не пугай, пуганный.
— Тогда чего приперся? — бабка закрыла дверь, взмахом руки пододвинула себе стул и уселась на него, внимательно разглядывая меняю
— Прокляли меня, или отравили. Демон не разберет.
— Беда, — прошептала целительница. — Где болит? Да не молчи, говори, пока Фукхат с тобой в задницу не поздоровался.
Я ад поперхнулся от такого крепкого поворота, а потом ткнул себя в левую часть груди.
— Снаружи, внутри?
— Внутри?
Шарханка вновь пристально вгляделась мне в лицо, потом что-то неразборчиво прошептала, видимо ругательство.
— Снимай рубашку.
Я мигом выполнил указание, одним движением сдергивая с себя плащ и рубаху, обнажая торс. Целительница взяла какие-то палочки и молоточки и начала стучать мне по груди.
— Больно? — спрашивала она.
— Нет, — отвечал я.
Тогда шарханка попросила меня открыть рот и высунуть язык, она заглянула в горло, потом взяла слюну и что-то над ней прошептала, слюна заалела.
— Во рту кисло? — спрашивала она.
— Нет, — отвечал я.
Целительница вновь поворчала, и стала отгибать мне веки, заглядывая в глаза. Она водила над ними своими старыми, морщинистыми пальцами, которые сейчас светились зеленым пламенем.
— Темно? — спрашивала она.
— Нет, — отвечал я.
Бабка велела мне лечь на кушетку и я выполнил указание, ощущая что еще немного и я либо задохнусь, либо нечто в груди разорвется на части или раздавит меня под своей тяжестью. Целительница стала водить надо мной руками, которым меняли расцветку как гирлянда на новогодней елке. Но ничего не происходило, легче не становилось.
— Сядь, болезный.
— Скажи мне, шархан с запада, к земле давит? — спрашивала она.
— Да, — отвечал я.
И тут бабка рассмеялась, таким старческим, кряхтящем смехом, не внушающим ничего радужного и приятного.
— Сердце человеческое — оно завсегда такое. Тяжелое. Привыкай, Имперец, теперь с сердцем будешь жить, а не с пустотой в грудине. Тяжело тебе будет, привыкать придется.
— Чего? — спросил я, не совсем понимая суть происходящего.
— Чего-чего, — передразнила. — Глуп ты, хоть и с умными глазами. Говорю — сердце болит у тебя, да вот только исправить это ни один маг не может. Разве что некроманта попросишь, чтобы он тебя убил, а потом в зомби превратил. Вот тогда ничего ощущать не будешь, жить и думать, правда, тоже.
— Не понимаю…
— А чего тут не понять. Раньше ты, видать, без сего важного органа жил, только как — мне сие не ясно. Я твоего лица не знаю, а уж значит безжалостной тварью, ты точно не прослыл. А вот как без сердца тварью не стал, сие уже загадка для богов.
— Да что вы со своим "сего", "сие", — вспылил я поднимаясь на ноги. — Что посоветуете в качестве лекарства.
Бабка опять рассмеялась, я начал закипать, в груди легче не становилось.
— Ой не могу, с виду рослый муж, воин, а вопросы как у безусого юнца, — распалялась бабка, держась за бока. — Демон бродячий. Жил без сердца, вдруг его обрел, тут радоваться надо, а он лечиться собрался. Нет лекарства от того чтобы человеком быть, нет и не будет такого. Разве что смерть.
— Тогда что, полюби меня темные богини, мне делать?! — взорвался я.
— Думать, шархан. Думать, почему у тебя заболело то, чего раньше никогда не было. А еще лучше — из-за чего, или из-за кого.
Я замер, а потом сильно ударился головой о стену. Не помогло. Значит действительно не ментальное проклятье, а так было бы хорошо, если бы оно.
— На это все, — прошептал я, проходя к двери, даже не оборачиваясь на заливавшуюся смехом старуху. — Только один ответ. Слишком хорошие книги я в детстве читал. Слишком много там было глупости. И сам я поглупел.
Я почувствовал на губах металлический привкус крови, потом запил его водой из стоявшего кувшина. Привкус не пропал. Я горько усмехнулся, вспоминая как почти десять лет назад, одному мальчишке, странник, закутанный в темным плащ, предложил выбор. Либо выпить отвар с металлическим привкусом, привкусом крови, или умрет. Что тогда должен был выбрать парнишка? Никто не знает. Но он выбрал отвар. Я нашел свое лекарство и вышел вон. На улице было тихо.
Я постучал в дверь. В уже третью дверь за эту ночь. Первой, как вы помните, была обитель целительницы, где я так и не получил от неё помощи, но сам нашел свой ответ. Вторая, была дверь дорого винного магазина, в котором я обменял чек, на бутылку лучшего коньяка, который можно найти в этом мире. Сдачи осталось ровно три монеты. Символично. И вот теперь третья дверь. Это был второй этаж самой крупной таверны в Мукнамасе, где останавливаются самые богатые и видные люди с этого, да и других материков.
Открыл мне рослый, рыжий парень, с заспанными глазами. Когда он увидел меня, то хлопнул себе по лицу и процедил непечатное выражение.
— Как ты нас нашел? — прорычал Дирг.
— Это было несложно, — пожал я плечами.
— А надо чего?
— Поболтать о том, о сем.
— От оно как. Сначала измордовал друзей до состояния посетителей больниц и госпиталей, а потом поболтать приперся.
— Нелегкая доля друга обязывает, — трагично вздохнул я.
— А если бы некий Дирг ним Гийом, был бы не один? — прошипел рыжий, понахватался у Норманн.
— Вряд ли Лизбет будет ночевать в твоей постели без браслета на руке.
— А если бы здесь была другая?
— Тогда бы я решил, что тебе хозяйство не дорого. Потому что, небезызвестная Лизбет, тебе бы его оторвала на следующее же утро.
— А если я не хочу с тобой разговаривать в четыре часа утра?
Я лишь достал из-под плаща бутылку с коньяком и поводил её перед носом друга. Тот следил за емкостью, как кот за дразнилкой на ниточке.
— Это тот самый? — прохрипел рыжий.
— Тот самый, — кивнул я.
