— Какие мертвецы? — Монах, сделав удивленный вид, обернулся. — Ты про них? Не волнуйся, они все живы. Они просто очень устали, и мы связали их, чтобы они не тратили последние силы. Мы о них позаботились, теперь о них позаботься ты… — В руке монаха появился тряпичный мешочек, подпрыгнул, глухо звякнув драгоценным металлом. — Размести их в комнатах, пусть поспят. Утром развяжи веревки, принеси завтрак. Позаботься о них как следует! Они наши друзья. Хорошие друзья! Мы им обязаны. Понял меня?.. — Монах протянул туго набитый кошель, и хозяин машинально взял его.
— Я все понял… Я все сделаю…
— Вот и хорошо… А теперь открывай дверь пошире, чтобы мы могли затащить наших друзей в твое вонючее заведение…
Лошади стояли. Не бежала назад обледенелая дорога. На снегу топтались ноги в белых штанах и в белых чулках, натянутых на сапоги. Лежали на обочине спеленатые тела, словно завернутые в черные саваны. Было тихо: не скрежетал снег, не скрипели сани. И в тишине отчетливо слышались голоса:
— …Они наши друзья. Хорошие друзья! Мы им обязаны. Понял меня?
— Я все понял… Я все сделаю…
— Вот и хорошо… А теперь открывай дверь пошире, чтобы мы могли затащить наших друзей в твое вонючее заведение…
Атэист свалился с полоза, перекатился к противоположной стороне саней, стараясь не шуметь.
Лошади, кажется, его чуяли. Всхрапывали, звенели сбруей.
Только бы люди не заметили!
Еще кто-то спрыгнул с саней. Длинный кнут, словно хвост, потянулся за широко вышагивающими ногами. Голоса:
— За руки бери! Под мышки! Поднимай!
— Тяжелый какой!
— Иди парнишку тащи!
— Волоком, волоком давай! К крыльцу!
— Что раззявился? Тоже берись!..
Атэист выбрался из-под саней, встал на четвереньки, дыша на закоченевшие руки, слушая голоса, доносящиеся из-за дороги.
— Дверь держи! Шире! Через порог его давай! Заноси!
— Тяжеленный какой!
— Лук подбери!
— Девчонка брыкается!
— Еще бы не брыкалась в руках такого урода.
Дружный смех…
Атэист, цепляясь за борт, приподнялся. Шагнул на деревянных негнущихся ногах, осторожно выглянул из-за саней.
Монахи заносили пленников в дом. На дверном косяке висел фонарь. Под стеклом бился огонь, и в такт с его биением колыхались вытянувшиеся тени, и дрожало на снегу круглое пятно света.
— Эй, хозяин, принес бы нам хлебнуть чего бодрящего, горячительного!
— Да закусить не забудь!..
Атэист, согнувшись, держась в тени, подкрался к открытому борту. Заглянул в сани.
В углу на прибитых к днищу подставках стоят арбалеты. Пики сложены, словно хворост. Ворох соломы, вязанка сена, дырявый мешок, из которого сыплется овес, заиндевевший окорок, завернутый в белую тряпку, в углу небольшой ящик с висячим замком на щеколде.
Людей нет.
Стукнула дверь, захлопнутая сквозняком. Замелькали темные силуэты в освещенных окнах.
Все в доме.
Где же Артефакт? Неужели в запертом ящике? Вряд ли, слишком уж мал ящичек…
Атэист торопливо забрался в сани, еще раз все оглядел.
Арбалеты, пики, солома, сено, мешок… Сверток! Рядом с мешком, присыпанный овсом.
Атэист потянулся к находке скрюченными руками, неловко отогнул угол тряпицы и зажмурился от брызнувшего в лицо света.
Артефакт!
Он прижал сверток к груди, выбрался из саней. Оглянулся На дом, замер, чувствуя, как отогревается тело, как оживает заледенелая кровь.
Надо спешить!
Он вновь заполз под днище саней. Перевернувшись на бок, загородив спиной светящийся Артефакт, распеленал его, торопливо сунул под свою задубевшую одежду, запахнулся плотно, крепко перевязался поясом. Огляделся, ища, что бы такое сунуть на место похищенного Артефакта. Какой-нибудь камень или железяку… Рядом с переступающими копытами увидел груду лошадиного навоза, свежего, парящего. Подавил смешок, пополз вперед. Расстелил тряпицу, быстро нагреб на нее обжигающе горячие катыши, поспешно завернул, увязал, вытер испачканную руку о жесткий снег. Выбрался из-под саней, покосился на окна двухэтажного дома.
Растяпы! Оставили самое ценное без охраны, без присмотра! Понадеялись на своего бога! Решили, что все уже сделано! Поверили, что нельзя изменить предначертанное!
Можно, можно!..
Было радостно и тепло.
Атэист снова забрался в сани, положил сверток на место, присыпал, как было, овсом. Хмыкнув, сполз вниз, на дорогу, придерживая локтем правой руки теплый, будто живой, Артефакт.
Скрипнула дверь. Смех раскатился по тихой улице.
Атэист, пригнувшись, бросился за сани, нырнул под них, лег спиной на полоз, повернув голову, напряженно следя за дорогой.
Замелькали ноги. Потянулся по снегу хвост кнута. Зазвучали веселые голоса:
— Скорей, скорей! Туда где дом нас ждет!
— Ты смотри на него! Всего-то один раз отхлебнул!
— Дальше едем без остановок. Надо спешить…
Атэист, затаив дыхание, ждал, когда монахи лукавого Ртуайета заберутся на сани. Он надеялся, что они не станут проверять, на месте ли Артефакт, просто глянут на сверток, лежащий возле мешка.
Поднялся борт, щелкнули замки. Хлопнул кнут, и сани дрогнули. Скользнула назад дорога, заскрежетал снег, хрустнул под копытами лед…
И только ближе к утру, когда наверху смолкли пьяные голоса, Атэист, дождавшись крутого поворота, разжал руки и перекатился на дорогу, пропустив над собой тяжелые сани, больше похожие на крепость…
Буйвол вроде бы и не спал, а видел сон.
Он не мог двинуться, так как был связан. Кругом было темно, и он знал, что рядом в этой тьме находятся его друзья, такие же беспомощные, такие же слепые.
И звучал, то приближаясь, то удаляясь, издевательский смех.
Бог смеялся над людьми.
И плавала кругами серая тень, постоянно меняя лики.
Сверкали алые глаза Локайоха, укоряюще качал головой старый Халтет, неуверенно улыбалась Айхия, ехидно щурился Суайох, удивленно кривил бровь Фегрант…
А когда тьма начала светлеть, серая тень, склонившись над кроватью, обрела новое незнакомое лицо и стала распутывать набрякшие узлы отсыревших веревок…
Худой, необычайно высокий монах постучал в окно на рассвете. Он был вывалян в снегу, на его рваной одежде, на волосах намерзли куски льда. Грязное лицо его было ободрано, из ссадин сочилась темная кровь. От него сильно пахло лошадиным навозом и давно не мытым телом.
Но глаза монаха горели торжеством.
Он вошел в дом, кивнул приветствующим его хозяевам и больше не обращал на них внимания. Проследовав в комнату, он сел за стол, достал из-под своего рванья какую-то чудную светящуюся вещь, поставил ее перед собой. И задумался о чем-то.
Хозяева, переглянувшись, решили ему не мешать. Уж больно странно держался этот монах. Должно быть, так держатся боги, оказавшиеся среди людей…
