— Они развелись?
— Нет, формально они оставались мужем и женой. Мать не подавала на развод, потому что хотела оставаться невесткой моего деда, председателя правления компании; кстати сказать, она была его доверенным секретарём. А отец не делал этого из-за меня. В принципе, я и вовсе не должен был появиться на свет — причём дважды не должен.
— Как это?
— Во-первых, я был зачат по чистой случайности. А во-вторых, когда мать узнала о своей беременности, то решила избавиться от меня. Однако отец воспротивился этому. И не просто воспротивился — протестовать он мог сколько угодно, всё равно окончательное решение было за матерью. Но мой отец пригрозил ей, что если она прервёт беременность, он задушит её собственными руками. Мать поверила ему и испугалась. Вот так и получилось, что я дважды обязан отцу жизнью.
Я хмыкнул. Прежде Морис не очень распространялся о своей семье. А вернее, вообще избегал подобных разговоров.
— Интересно, почему ты это рассказываешь?
— Чтобы ты понял, каков мой отец.
— Что ж, — кивнул я. — Теперь начинаю понимать. Кстати, ты сказал о своей матери «была». Она умерла?
— Да, погибла. Вместе с дедом разбилась на самолёте, когда они летели в Канберру на какую-то деловую встречу. Тогда мне было двенадцать лет, и именно тогда я в полном смысле этого слова обрёл отца. Он вернулся ко мне и к семейным делам. Как я уже говорил, мой дед был председателем правления компании, и после его смерти эта должность стала вакантной. Наша семья контролировала самый крупный пакет акций «Рено», а отец был единственным сыном моего деда. Вступив в права наследства, он автоматически стал членом правления, но председателем, ясное дело, его не избрали. Тогда он был ещё слишком молод, к тому же его считали безответственным авантюристом и неисправимым плэйбоем. Многие видели в нём свадебного генерала, но они здорово просчитались. Отец проявил такую хватку и такие незаурядные деловые качества, что вскоре стал просто незаменим. Через семь лет он без труда потеснил первого вице-президента, отправив его на досрочный заслуженный отдых, а ещё через семь лет мог спокойно занять кресло председателя. Но не сделал этого — сказал, формальная должность не имеет значения. Всем известно, что главное лицо в компании мой отец, а председатель правления исполняет лишь сугубо представительские функции. Незадолго до моего «прыжка самурая» мы отмечали в некотором роде юбилей — общее количество акций, которыми владеет наша семья, превысило тридцать процентов. На практике это означает, что отец стал полновластным хозяином «Рено». Даже если против него ополчатся все остальные директора, у них не хватит голосов для квалифицированного большинства. А что касается общего собрания акционеров, то большинство их — на стороне отца, поскольку за годы его управления компанией дивиденды по акциям возросли более чем в два раза.
— Да, — сказал я. — Такой незаурядный человек не станет отметать невероятное только потому, что на первый взгляд это противоречит здравому смыслу. Прагматизм, в самом широком смысле этого слова, подразумевает принятие невероятного в качестве одной из возможностей — хотя бы с тем, чтобы учесть все варианты, не упустив ни единого.
— Об этом я и толкую, — сказал Морис. — Так ты согласен с моим планом?
Я пожал плечами:
— Не совсем согласен, но и не стану возражать. В конце концов, помощь твоего отца мне бы очень пригодилась.
— Тогда полетели?
Я на минуту задумался, потом отрицательно покачал головой:
— Нет, я останусь.
— Почему?
Резонный вопрос. У меня на сей счёт было два соображения. Прежде всего, я не люблю быть свидетелем трогательных сцен встречи после долгой разлуки; меня это смущает, и я чувствую себя крайне неловко. И потом, мне нужно было уладить кое-какие дела, в частности, обзавестись деньжатами, чтобы обрести твёрдую почву под ногами. Попадая в иные миры, я избегаю промышлять банальным грабежом, а предпочитаю нечто поизящнее, вроде азартных игр — тоже грабёж, но узаконенный. Правда, здесь я не собирался наведываться в Монте-Карло или в Лас-Вегас, поскольку знал, как можно прикарманить сравнительно небольшую сумму из капиталов Кевина. Нагреть моего дражайшего кузена на энное количество миллиончиков — дело чуть ли не святое. Так сказать, грабь награбленное.
— Для начала, лучше поговори со своим отцом с глазу на глаз, — ответил я Морису. — А после валяйте сюда, и мы потолкуем втроём. И между прочим. Почему ты не пригласил отца к нам?
— Это не лучший вариант. По пути он успеет собраться с мыслями и обдумать несколько версий моего чудесного возвращения с того света. Тогда мне, кроме всего прочего, придётся опровергать его предположения, на что потрачу немало сил и нервов. А так, я объявлюсь нежданно-негаданно и, не дав ему времени опомниться, огорошу его своим рассказом.
— Что ж, неплохо задумано. А ты уверен, что он на Земле?
— Я уже сделал запрос. Сейчас отец на нашей вилле в Монако.
— А как насчёт Софи?
Морис поджал губы, взгляд его потускнел.
— О ней я не узнавал.
— Боишься?
— Да, боюсь. Но надеюсь. Не верю, однако надеюсь. И страшно боюсь, что мои надежды напрасны. — Морис взмахнул рукой, будто отгоняя мрачные мысли. — Ладно, Эрик, договорились. Я отправляюсь к отцу, а потом вернусь, прихватив его с собой. Где-то через пару часов… Жаль, конечно, что я не взял то зеркальце, но ничего. Если понадобится, свяжусь с тобой по обычному комлогу. Когда услышишь зуммер вызова, нажми кнопку «ответ» на любом из визоров.
— Замётано, — сказал я. — А если я не буду отвечать, не беспокойся. Возможно, мне захочется осмотреть местные достопримечательности. Да, кстати, этот визор, — я указал на экран, — случайно не оборудован приставкой запахов?
— О чём ты?… А-а, понятно. Нет, не оборудован. Приставки запахов вышли из употребления почти сразу, как только были запущены в массовое производство. После некоторого бума, вызванного новизной, спрос на них упал так катастрофически, что вся индустрия потерпела полный крах. Сам я видел приставки запаха только в музее… А почему ты спрашиваешь?
— Да так, — солгал я. — Из чистого любопытства.
Попрощавшись со мной, Морис вышел из дома, и вскоре снаружи опять послышалось слабое завывание. Выглянув в окно, я увидел, как флайер начал медленно подниматься в воздух. На высоте около шести метров он на секунду остановился, повис неподвижно в воздухе, затем вдруг рванул с места в карьер, стремительно взмыл в небо и исчез с поля моего зрения.
Я лишь пожал плечами. Что с Мориса возьмёшь? Известно — лихач; наконец-то он дорвался до своих любимых сверхвысоких скоростей.
