— Шарон давний знакомый Рицу?
— Старый друг его отца. Репутация чистая. Не раз оказывал нам помощь. Нареканий,
трений с законом нет и не было. В совете уже тридцать лет. Добропорядочный
гражданин, лояльный. Досье предоставить?
— Естественно.
— Хорошо.
— Что дальше?
— Дальше Рицу, видимо, чтоб укрыть девушку, начинает разъезжать по городам.
Тайно. Следы нащупать не удалось. Известно лишь, что он связывался со знакомыми
в посольстве и просил убежища для Сталеску. Но отказался в последний момент.
— Лиса отказалась.
— Да, скорей всего. Сюда они приехали примерно десять дней назад. Граф имел
беседу с сержантом местного отделения правопорядка. С его слов, искал давних
знакомых. Но кого, что, как — сказать не может. Не помнит.
— А где Рицу остановился?
— В загородном поместье маркиза Дейнгрина Анризо. Его дальний родственник.
Здесь не живет, появляется очень редко. Постоянное место жительства то Прага, то
Париж. Но имения по всем городам и весям имеются. Серьезно связан с
дипломатическим корпусом. Скользкий человек. Данные по нему собрать сложно,
защищен дипнеприкосновенностью, является гражданином Канады.
— А живет в Праге?
— Сейчас. Полгода назад жил в Париже.
— Агент?
— Не похож. Пустышка, по-моему, а не человек. Наглый, напыщенный, недалекий. На
уме одни развлечения.
— Богат?
— Как и все из круга Рицу.
— Здесь появлялся?
— Нет. Три года не видели. Прислугу опросили: Майлиса Тавиш и Таисья Погодина.
Милые женщины, бесхитростные. Жалоб на Анризо не предъявляют, наоборот, очень
довольны работой. Появляется он редко, а платит исправно. Странностей особых не
заметили, разве что до женского пола охоч слишком Анризо, но опять же в рамках
дозволенного, — позволил себе улыбнуться Щербинин.
— А Рицу как? Лиса? Что о них говорят?
— Девушка, говорят, угрюмая, неразговорчивая. Почти не видели ее. Либо гуляет,
либо в комнате сидит. А о графе отзываются очень хорошо: вежлив, тактичен, щедр.
Гостей в доме тоже не видели, приемов не было. Жили тихо, уединенно.
— Все?
— Все.
Полковник задумчиво погладил затылок:
— Выпускать, похоже, надо.
— Надо. Что еще Лиса напишет, неизвестно.
— Да, известно, — махнул рукой Горловский. — Что с нее возьмешь? Рванула вон
к любимому стихи почитать! Агентка, вашу!…
— Молодая, — пожал плечами Щербинин.
— Угу…. Готовь документы и конвой. Отправим ее завтра в госпиталь на
освидетельствование. И на списание.
— Куда отправим?
— Как всегда. К Овину. Двадцать минут конвоя — хлопот меньше. А то кто его
знает, что она от большой любви еще на свою да нашу с тобой голову устроит.
— Хорошо. Сейчас же отзвонюсь.
— Лично езжай.
— Как скажете.
— Предупреди, чтоб сильно не шлифовали. Хватит с нее. Три месяца достаточно.
Щербинин кивнул, хоть и считал, что полковник излишне мягок по отношении к Лисе.
— Что с Рицу будем делать?
— Пропуск подписывать. Эскорт готовить. И с почестями куда скажет. Но после
того, как поговорю с ним.
— Думаете, удастся рот ему закрыть?
— Угу. Если не хочет, чтоб любимая в дисбате сгнила или в психушке, не просто
промолчит, а еще и немым скажется. Выбор, Клим у него не велик.
— Не похож он на влюбленного. Не мальчик уже.
— Не мальчик, именно. А последняя любовь она крепче первой скручивает. Взяла
его Лиса со всеми аристократическими внутренностями. Жаль такую пару разбивать…
Жизнь-то она длинная, — подмигнул полковник заму. Тот понимающе улыбнулся,
кивнул:
— Готовлю пропуск?
— Готовь. По Гнездевскому дело движется?
— Тяжело, Виктор Николаевич, но работаем.
— Без вмешательства знакомых Рицу оно быстрей пойдет и тихо закончится. Отчеты
жду каждый день. Взвод Гнездевского расформируй. Лучше, конечно, всех списать.
— Лучше. Но 26 человек. Прекрасные специалисты. Жалко таких людей терять.
— Убирай их от греха, кого списывай, кого в другие части и отделы. Без права
самостоятельной работы. Не затягивай, — приказал, поднимаясь. — Я к Рицу.
Бэфросиаст сидел у стены на скамье и, обнимая ногу, смотрел на оконный просвет
под потолком.
— Добрый день, — украсив свое лицо улыбкой, сказал Горловский, входя в
помещение.
Граф вскользь глянул на него и вновь уставился на оконный проем.
— Тоска по свободе? — сел на скамейку к заключенному.
— Вас это удивляет? — недовольно уставился на него Рицу.
— Нет. Рождает понимание. Продолжим вчерашнюю беседу, граф?
— Продолжим. Начнем с пояснений и объяснений. Прошли сутки с моего незаконного
задержания, полковник.
— Вторые пошли. Знаю. Но идет следствие.
Бэф поморщился:
— Не смешите. Ваше следствие и я несовместимы. Чем вы будете аргументировать
мое содержание под стражей?
— А придется?
Бэф подозрительно уставился на полковника:
— Объяснитесь.
— Давайте все же вернемся к разговору.
— Допросу.
— Как вам угодно. Но на несколько вопросов ответить придется. Вы же не хотите,
чтоб я брал с вас подписку о невыезде?
— Вы блефуете. Стоит мне выйти и ваши действия станут темой разговоров в очень
высоких кругах. И подписка, неподписка иметь значения, что для вас, что для меня
уже не будут.
— Все-то вам угрожать, а по-хорошему нельзя? Вы отвечаете на вопросы и свободны…
— Лесс?
— Ах, как вы ее — Лесс…. Она вас — Бэф. Красиво, сочно. Не любовь, да? Да, не
смотрите вы на меня, как на врага. Завидую. Жизнь и будущее Лисы зависит
полностью от вас. Если мы сможем договориться, то причин для недовольства не
будет, — и вдруг широко улыбнулся, качнулся к графу с видом заговорщика. —
Хороша девчонка?
