— Нет.
Книга заклинаний сама собой открылась на нужной странице.
Ява подавил вздох: иного ответа он и не ожидал.
— Почему?
Ньялсага отыскал в куче бумаг карандаш.
— Зачем? У Алины и так дел хватает, а мне все равно нужно закончить работу над заклинанием, которое закроет сегодня границу. Сейчас заварю чай, посижу, подумаю…
Ява присел на край стола.
— Раньше ты в «Белом слоне» над заклинаниями думал.
Ньялсага молча пожал плечами.
Ява изучающе смотрел на приятеля.
— Почему ты не наложил на девушку сонное заклятье? Обычно гости спят и никаких хлопот не причиняют. А в этот раз все не так. Ты ведь не уезжал домой на ночь?
Ньялсага оторвался от книги.
— Да, я не уезжал домой, — раздраженно откликнулся он. — И что?
Ява не сводил с него глаз.
— Разве ты не понимаешь, о чем я? Что с тобой вообще происходит?
Ньялсага откинулся на спинку стула и потер уставшие глаза.
— Ничего со мной не происходит. Не было времени куда-то ехать: создать заклинание, закрывающее дверь между мирами не так-то просто. Сидел над книгой всю ночь…
— Всю ночь? Брось, невозможно всю ночь творить заклинания. Это никому не под силу.
Ньялсага пожал плечами.
— Я отдыхал. Немного болтал с Мерсеей. Это ведь не преступление?
— Чудесно. И чем же вы болтали?
Ньялсага поднял бровь.
— Я тебе должен отчитываться, о чем мы разговаривали?
— Нет, конечно. Просто интересно.
Ньялсага перевел взгляд в окно. Возле театрального подъезда толпились странно одетые люди, на которых, впрочем, никто не обращал особого внимания.
— Она говорила о… о чем же? Я рассказывал о том, как нам удалось справиться с Гинзогой и ее Сворой…
— Ты и это рассказал?
— Да, а что? Потом Мерсея… что-то она говорила…. знаешь, она отлично умеет рассказывать, а слушать — еще лучше. Это не каждому дано! Она говорила о…
Он растерянно умолк, постукивая карандашом по столу.
Ява ждал.
Ньялсага помнил, что Мерсея долго рассказывала что-то необыкновенно интересное и очень важное, он до сих пор помнит, как звучал ее голос. Она говорила всю ночь, но о чем?
Как ни старался Ньялсага, он не мог припомнить ни единого слова.
— Ясно, — проговорил Ява. — Понимаю. Из головы вылетело?
Он снова прошелся из угла в угол, стараясь не смотреть в соседнюю комнату.
— Вот что, — решительно сказал Ява, останавливаясь напротив Ньялсаги. — Эта девица на тебя плохо влияет…
— Ее зовут Мерсея, — перебил Ньялсага.
— Мне плевать, как ее зовут. Ты находишься при ней безотлучно уже много часов. Это плохой знак. Ты понимаешь, что я имею в виду, — Ява взглянул на Ньялсагу, тот пожал плечами. — Поэтому сейчас же поезжай домой и возвращайся не раньше утра. А я останусь здесь и…
— Нет, — Ньялсага захлопнул ежедневник. — Ты здесь не останешься. Мерсее это не понравится. Ты ее невзлюбил. Ты хотел посадить ее в клетку.
— Какое мне дело до того, что ей не нравится? Почему мы вообще должны думать о том, что ей понравится?!
— Потому что… — начал Ньялсага, но в кармане Явы затрезвонил мобильный телефон.
Ява поднес телефон к уху.
— Что тебе? Где ты? Что? Ладно… заеду, — бросил он с досадой.
— Алина, — пояснил он, убирая мобильник. — Купила что-то в магазине бытовой техники, просит заехать, помочь довезти.
— Поезжай, — согласился Ньялсага.
— Лучше ты, — предложил Ява. — Тебе не помешает проветриться. А я здесь посижу, если, конечно…
Ньялсага сжал пальцы. Карандаш с хрустом переломился на две части.
— Нет. Я останусь здесь. А ты поезжай, забери Алину.
Ява с изумлением уставился на сломанный карандаш.
— Ты…
— Поезжай, — коротко повторил Ньялсага и в его голосе скользнули какие-то новые непривычные нотки.
Мгновение Ява смотрел на него, затем пожал плечами и вышел, хлопнув дверью.
Он сбежал по ступенькам лестницы, дошел, сосредоточенно глядя себе под ноги, до парковки, сел в машину и задумался.
Ему очень хотелось разобраться в том, что он только что услышал. Какая-то новая интонация, проскользнувшая в голосе Ньялсаги, какая-то не слышанная раньше нотка, тревожила его, и Ява знал, что не успокоится, пока не разберется, в чем дело.
Он повернул ключ зажигания и медленно выехал с парковки.
Сидевший в стеклянной будке охранник проводил машину равнодушным взглядом.
Раз за разом Ява прокручивал в голове последнюю фразу, короткую, всего из одного слова. Кроме раздражения в голосе Ньялсаги чудилось, еще что-то, и это «что-то» не давало покоя.
Серая машина влилась в автомобильный поток, несущийся по бульвару. Пасмурный серый день сменялся таким серым ненастным вечером.
Задумавшись, Ява проехал нужный поворот, чертыхнулся и повернул обратно. Магазин, где поджидала его Алина, находился не так уж далеко, но из-за дорожных работ так просто туда не подъедешь, придется пробираться окольными путями.
Еще раз помянув Алину нелестным словом, Ява остановился на перекрестке, ожидая зеленого сигнала светофора и продолжая раздумывать, барабаня пальцами по рулю.
Внезапно Ява встрепенулся, глядя прямо перед собой невидящими глазами.
Красный сигнал сменился зеленым, позади истошно засигналили машины, но он не слышал этого.
Ява понял, что прозвучало в голосе Ньялсаги.
Угроза.
…Был серый предутренний час, когда все живое спит особенно крепко.
Мерсея остановилась у самой воды, так, что набежавшая на песок волна, коснулась ее ног.
— Когда? — не поворачивая головы, спросила девушка.
— С первым солнечным лучом, — поспешно ответил Ньялсага.
Ява взглянул в сторону горизонта, Мерсея, заметив это, усмехнулась.
За все время они и парой фраз не обменялись, но ему почему-то казалось, что между ними постоянно происходил безмолвный то ли разговор, то ли спор. У Явы было крайне неприятное чувство, будто верх в этом споре взяла Мерсея.
— Еще минут пять, — сказала Алина, кутаясь поплотней в легкую светлую куртку: у воды было похладно.
— Скорей бы, — пробормотал Ява и добавил громче. — Начинай: не хочется заставлять гостью ждать!
Ньялсага поднял голову: край неба посветлел.
— Еще несколько минут. Нельзя открывать проход раньше времени.
Он посмотрел на Мерсею. Она выглядела совершенно спокойной, но руки под плащом были крепко сжаты.
Снова подала голос Алина.
— Ты сразу же закроешь границу между мирами? Как только Мерсея уйдет?
Ньялсага поморщился, словно от внезапно боли.
— Да, — с усилием сказал он и коснулся медальона, висевшего на груди
