— И погода ничего, — фыркнул Бэф, покосившись на хитреца.
— Ага, — почесал щеку в раздумьях — как бы свое любопытство удовлетворить и им
же не умыться?
— Что хочешь? — отвернулся от него вожак, вновь стал пристально осматривать
территорию городка внизу.
— Может, ты ее поцелуешь, Бэф? Что мучиться? И опять, как было.
— Я сейчас тебя поцелую, — заверил Бэфросиаст, взглядом закрыв начавшиеся
прения. Урва выставил ладонь — понял, молчу. И вздохнул, как только вожак
отвернулся, уставился на сверкающие вершины гор: как хорошо начиналась история….
Он прекрасно видел маневры бойцов, подбирающихся к беспечной парочке у каменной
ограды. Но Бэф сказал — не вмешивайся, исчезни. И он не вмешивался — не дурак.
Но любопытство в карман не спрячешь. Оно его за голубками и вело. Не зря,
выходит, щурил Урва хитрые глаза, зорко следя за человечками. Наслаждался
разыгравшимся спектаклем, как заядлый театрал. Но Бэф его чувства не разделил и
закричал, прерывая постановку. Урву унесло и впечатало в камни, откинуло в
низину. Минут двадцать отдыхал, пытаясь понять — что это было, потом взмыл в
небо и, не увидев на авансцене горного пейзажа ни вожака, ни его пассии,
прикинул, куда они могли отправиться, и полетел к святилищу Варн.
Тенью проник в заветную пещеру и замер у сталактитовых отложений, настороженно
поглядывая на Бэф. Тот, припав лбом к челу мертвой человеческой женщины, решался
на опасный шаг.
Урва понял его по состоянию, что переубеждать бесполезно, и потому молчал, не
выдавая своего присутствия. Часа два сосульку сталактитовую изображал, пока,
наконец, вожак не оторвался от тела женщины, закончив таинство.
Приблизился несмело. Бэф, щуря злые глаза, уставился на сородича:
— Слово кому скажешь, будешь искать другой клан, — предупредил с шипением.
— Я нем, как камень, — заверил Урва, вытянул шею, с любопытством разглядывая
красно-синие пятна ран на теле мертвой девушки. Бэф ногтями принялся вытаскивать
из ранок пули, зализывать их. Последняя пуля звякнула о камень и словно
разбудила труп. Девушка начала корчиться, хрипеть. Пришлось помочь вожаку
держать ее.
— Может, к Соуисту? — предложил Урва.
— Как раны затянутся, — согласился Бэф, вглядываясь в лицо Лесс. И трое суток
не отходил от нее, грел, нежил, учил дышать и залечивал раны. Но появившемуся
детенышу нужен был более тщательный уход, а его нянькам пища и отдых.
Через неделю со спящей на руках вожака Лесс они улетели к Соуисту, надеясь
получить помощь и пристанище. И получили. Старый Варн всегда отличался
гостеприимством…
Бэф слетел с крыши, вспугнув воспоминания Урва. Весь клан рванул к краю, следя
взглядами за вожаком. А тот парил над двухэтажным зданием внизу и вглядывался в
фигурку, сидящую на ступенях.
— Лесс, — зашипела Ойко. Гаргу обнял ее:
— Все еще ревнуешь?
Та вздохнула и, виновато посмотрев на Варн, прижалась к нему, потерлась лбом о
плечо:
— Больше не буду.
`Лесс', - донесся до Варн печальный вздох вожака.
Девушка встала и пошла в сопровождении мужчины к машине, а Бэф так и не
приблизился к ней, не выдал своего присутствия.
Алиса открыла дверцу машины и увидела на сиденье томик стихов Цветаевой.
— Откуда? — вскинула взгляд на водителя, молодого лопоухого паренька.
— Вы лейтенант Сталеску? Вам передали. Берите, — улыбнулся застенчиво,
покосился на лейтенанта — сопровождающего. — Это стихи, ничего запрещенного.
Алиса осторожно взяла том, провела пальцами по обложке и уставилась на парня:
— Давно передали?
— Часа два назад, — пожал тот плечами.
Лесс огляделась, тщательно осмотрев каждую точку. Никого: тишина, не многолюдно,
ряд машин и зданий, неровные горные вершины и слепящие пятна радарных тарелок на
крышах. Ей показалось, что на крыше центрального здания, у антенного пика, кто-то
есть. Пригляделась, приложив ладонь к глазам, и поняла, что это всего лишь игра
бликов от полированных поверхностей зеркал да пластика.
`Как жаль', - екнуло в груди. Рука сжала том стихов, словно шкатулку с
драгоценностью. Взгляд упал на розовую ленту закладки.
— Садитесь, Сталеску, — подтолкнул ее в салон лейтенант. Помог забраться
внутрь и сел сам. Машина тронулась с места.
Лиса открыла книгу, провела пальцами по розовому атласу закладки и прочла
отмеченное галочкой стихотворение:
В мире, где всяк сгорблен и взмылен,
Знаю — один мне равносилен.
В мире, где столь много хощем,
Знаю — один мне равномощен.
В мире, где все плесень и плющ,
Знаю — один ты — равносущ.
Мне.
Лесс оглянулась. Машина уже выехала за ворота, покинула последний приют
неудавшейся агентки. Стекла зданий и КП, серый бетон ограды стремительно
удалялись, перечеркивая прошлое девушки извилистой кривой дорогой. Никто с ней
не прощался, не махал рукой. Но Лиса четко видела, как солнце высвечивает фигуру
Бэфросиаста, ровный строй Варн, застывших у ворот. Всех, кто был ей единственно
дорог, но оставался в прошлом, как и те, кто прошел мимо незамеченным или
оставившим глубокий след черных дел.
`Я люблю тебя', - прошептала Лесс миражу, позволив себе эту малость, в надежде,
что признание и осознание излечит ее, поможет забыть, примирит с собой и своим
зыбким будущим.
Эпилог
Бэф сидел на подоконнике и кормил в ладони залетную птаху. Глупышка отбилась от
своих. Стайки по весне останавливались в обители Варн, чтоб отдохнуть и вновь
продолжить путь. А эта птица так и не улетала, хотя могла легко вспорхнуть и
ринуться прочь вместе с собратьями.
Бэф посмотрел вдаль: Лесс тоже отбилась от стаи, и так же могла вернуться. Но
живет, как и эта меленькая птичка, вдали от своих, считая чужих родными.
Кто кормит ее с ладоней? Кто греет ее озябшие руки и продрогшую душу?
И хочется крикнуть в рассветный туман: я все еще жду тебя!
Но страшно вспугнуть птицу с ладони.
