И хочется крикнуть в рассветный туман: я все еще жду тебя!
Но страшно вспугнуть птицу с ладони.
Изо дня в день одна и та же картина.
Урва специально громко шмыгнул носом, вспугивая птичку с ладони вожака. Бэф
недовольно уставился на Варн, единственного оставшегося в эту пору в зале:
— У тебя бессонница?
— Ага, — вздохнул, пряча взгляд.
— Полечить?
Урва крякнул, не зная, как расценить явную двусмысленность вопроса. Принялся в
раздумьях царапать ноготком темное пятнышко на столе. Лучше б, конечно, уйти,
пока вожак не рассердился всерьез, но вот тело, словно вросло в стул. И решился:
была не была!
— Я вот что думаю, Бэф…
Тот не скрыл ехидства: знаю я все твои мысли, Аристотель ты наш.
— Нет. Ты послушай: двое из клана ушли, а пришел лишь один детеныш.
— Не рад пополнению?
— Э-э… ну, рад… только ненадолго Рысь у нас.
— Наоборот. Она приглянулась Хоф.
— Да, но профессор хочет, чтоб она вернулась домой.
— Рысь больше не его внучка. Она Варн, и будет принимать решения сама. Теперь и
навсегда. Зелинский был предупрежден о том.
— Да, но что она выберет, точно знать нельзя… Не мешало бы еще пополнить клан,
на всякий случай. Завести перспективного детеныша. Сильного и проверенного…
Бэф скользнул к столу, сел на край и внимательно уставился на сородича. Его
взгляд Урва не понравился. Он поерзал, решая — а не отползти ли сейчас в
саркофаг пока не поздно?
— Скажи мне, самый мой бесхитростный брат, что твоя отлучка из клана недельной
давности была вызвана желанием расширить кругозор, — елейным голоском пропел
Бэф, заглядывая в лицо Урва с видом заботливого родителя.
— Хм… ага, — выдавил тот.
— Ага?
Урва набрал воздуха в грудь, собрался с силами, наскреб по сусекам мужества и
заявил, прямо взглянув в глаза вожака:
— Лесс стоит вернуть. Один поцелуй и все встанет на свои места. Ей плохо без
тебя, тебе без нее…
— А кругозор ты в районе ее дома расширял? — прищурился Бэф, ласково проведя
ноготком по шее Урва в области сонной артерии.
— А-а… — пискнул Варн и с треском захлопнул челюсть.
— Я гений-провидец?
— Ага, — преданно глядя в глаза вожаку, кивнул Варн.
— Тогда тема закрыта, — оставил его в покое Бэф. Встал.
— Постой, — брякнул опять Урва: и кто меня за язык тянет? Бэфросиаст повернул
к нему голову, заинтересованно прищурившись. — Я хотел тебе напомнить, что Лесс
женщина, человек. Значит, будет следовать правилам человеческой морали. Не
сделает шаг первой. Будет ждать его от тебя. Гордость это называется. Вот.
Бэф скривился: что за чушь?
— Ты же знаешь манеры человеческих женщин: они не звонят первыми, опаздывают на
свидания. Правила у них такие.
— В переводе на внятный язык ты хочешь сказать, что мне стоит навестить Лесс и
проверить, а не горит ли она желанием вернуть себе облик Варн, — кивнул,
развернувшись всем корпусом к Урва. Уперся кулаками в стол, нависнув над братом.
— Примерно.
— Примерно?
— Один поцелуй, Бэф, и клан получит сильного бойца, ты — любимую. Все довольны,
— развел руками Урва, решительно не понимая, как вожак не видит своей и общей
выгоды, не понимает элементарного?
— Я не стану этого делать.
— Не обязательно ты…
— Что?!
Бэф выхватил Урва из-за стола, сжав горло, встряхнул от души:
— Не смей к ней приближаться! Даже думать о ней не смей! — прорычал, откидывая
Варн. — Решение должно быть обоюдным, а не лично твоим!
Урва сдуло к стене.
— Наши проблемы не касаются Лесс, — добавил вожак тише.
— А проблемы Лесс — тебя? — спросил Урва еле слышно. Поднялся с пола. Бэф
насторожился:
— Что ты знаешь?
Варн лениво подошел к вожаку, уставился исподлобья:
— Ты, конечно, вожак, конечно, тебе видней, когда соблюсти законы, когда
попрать их. Но ты кое-что забыл. А я помню. Потому и смею настаивать — поцелуй
Лесс, верни ее не нам — себе. Хочешь сохранить ее право выбора? Но его нет. И не
было. Ты все решил давно… когда укусил ее.
Бэф побледнел:
— Ей плохо?
— Она так и не стала человеком. Яд бродит по крови и будит инстинкты. Она душит
их силой воли, но борьба неравная. Ты это знаешь и я. Она лишь не в курсе.
Природа все решила за вас, — развел руками.
— Нет, — качнул головой Бэф. — Лесс сильная девочка. Она справится. Прошло
много времени. Не страшно. И хватит. Тема закрыта, иди спать.
Урва вздохнул: почему все влюбленные упрямы?
Февраль:
`Я люблю тебя. Люблю! А хочу ненавидеть. Забыть, потерять. Но ты как наваждение:
и сон без тебя не впрок, и явь, как сон. Я не живу, Бэф. Я потеряла не тебя,
любимый — себя. Лесс осталась с тобой, а домой приехал фантом от Алисы и
пытается жить, как человек: слушать, видеть, ощущать.
Здесь многое изменилось. Ничего из того, что я помню, не осталось, разве что
некоторые вещи в доме хранят меня, ту, что еще верила, грезила. Но меня уже нет
и их ухищрения спасти и согреть глупышку Алису — тщетны. Она заблудилась в
Зазеркалье.
Маму жалко'…
Март.
`Я люблю тебя. Возможно, это паранойя. Я уже дошла до маразма — пишу дневник,
чтоб хоть так поговорить с тобой, дотянуться до тебя, милый мой.
Мне по-прежнему холодно и неуютно, и по утрам я просыпаюсь с тем же ощущением
промозглого холода, что будил меня в гробнице нашей обители. И первое, что
вспоминается — твое лицо, глаза, руки. Тепло твоих объятий, нежность взглядов и
ощущение покоя и уюта, что ты щедро дарил мне.
Наверное, я сильно виновата перед тобой. Впрочем, я виновата перед многими. Их
почти сотня, но странно, что именно о тебе, а не о них болит и ноет душа. Как ты?
Помирился ли с Ойко? Воспитываешь ли новых детенышей? Летаешь ли по ночам над
городом? Разговариваешь ли со звездами? Доносит ли ветер к тебе мой стон?
