Так вот, пес отказался от медяков, а потом и от серебра, так же как и от еды, и продолжал клянчить, и тогда мистер Мерченс предложил ему фунтовую банкноту, которую Тим немедленно схватил, положил возле себя на пол и продолжил «служить», не забывая при этом рычать, если кто-то приближался к купюре. Тогда мистер Мерченс протянул ему еще одну фунтовую банкноту, и Тим схватил ее и аккуратно положил рядом с первой. Мистер Мерченс был крайне удивлен и повел себя несколько легкомысленно, в итоге отдав псу пять фунтов, и когда Тим сложил их все аккуратной стопочкой на полу, мистер Мерченс сказал: «Ну, пожалуй, хватит». И пес словно согласился с ним и перестал выпрашивать.
— Ты же не собираешься отдать псу все эти деньги? — спросила миссис Мерченс.
— А интересно, что он будет делать дальше? — только и сказал мистер Мерченс.
Некоторое время пес сидел и рычал, если кто-нибудь приближался к пяти фунтам. Затем он вдруг схватил зубами все деньги, выскочил из дома, побежал прочь и вложил все эти деньги. Только не подумайте, что я говорю, будто он вложил их в банк, отнюдь нет, — на краю городка был пригорочек с кустарником, где по вечерам сновали тучи кроликов, пес вырыл там ямку, вложил в нее пять фунтов, точно так же, как собаки прячут кости, и закопал. А потом вернулся к мистеру Мерченсу, свернулся калачиком на каминном коврике, да там и остался. Видите ли, он ведь себя продал. По сути, он продал собаку Уичерса. Но ведь он и был этой самой собакой.
Имел ли он на то право, сказать не могу, ведь поскольку никто до него так не поступал, в данном случае не понятно, чем руководствоваться. Здесь столкнулись традиция и прецедент, сделав всю эту ситуацию, — в деталях труднообъяснимую, — предельно очевидной. Не будь данного прецедента, уж не знаю, как разобрался бы закон. Ведь никто понятия не имел, под каким углом следовало бы трактовать данный конкретный случай в Севеноуксе. Само собой, Уичерс попытался вернуть было собаку, но собака стояла на своем, и когда Уичерс в конце концов захотел его увести, пес отказался покинуть каминный коврик, который теперь считал своим новым местожительством.
А Мерчерс как будто бы смотрел на вещи глазами Тима, и как бы критично мои слушатели ни воспринимали его мнение, следует помнить, что за этого пса он хорошо заплатил, он заплатил столько, сколько, как сам признался, никакая собака не стоит, в любом раскладе — с налогами, без налогов, не говоря уже о текущей налоговой ставке. Тут я слышу, некоторые засмеялись, хотя, как я услышал этот смех, трудно сказать, но радио порой творит чудеса. Однако особого повода для смеха я тут не вижу, и миссис Мерченс абсолютно права: и так в наши дни тяжело вести домашнее хозяйство, а если все начнут раздавать направо-налево по пять фунтов, да еще столь бездумно, тут уж и вовсе руки опускаются.
Мерченс стоял на своем — а именно на том, что он эту собаку купил, а Уичерс гнул свою линию — а именно, что никто не волен продавать его собаку, кроме него самого, и в итоге пришлось обратиться к мировому судье. Много было аргументов «за» и «против» Мерченса, не буду вас ими утомлять, однако мировой судья так и не принял в этом споре ничьей стороны, как следовало бы сделать, и решение по этому делу было принято простое — как обычно и делается в случаях с собственностью на собак, это решение принял непосредственно сам пес, радостно подбежав к Мерченсу и даже не взглянув на Уичерса, и мировой судья решил, что Тим совершенно очевидно является собакой Мерченсов.
Пока в нашей истории не наметилось ничего, потрясшего сами жизненные устои Севеноукса, хотя именно это вскоре и произошло. Пока это лишь странноватая история, ибо до сего момента собаки обычно выпрашивали палки, камни, кости, мячики и еду, но уж никак не фунтовые банкноты, а уж хозяев собаки меняли и до этого. Но с этого момента моя история, несомненно, приобретает необычный оборот, и чем дальше, тем больше даже само определение «необычный» перестает быть адекватным.
Пес побежал в свой «банк» на пригорке, откопал один фунт из своего «вклада», аккуратно закопал все обратно, и с этими деньгами явился в магазин, где продавались воротнички — не собачьи ошейники, в том-то все и дело. Он купил обычный воротничок, накрахмаленный льняной воротничок, с отворотами, — не такой, конечно, как я выбрал бы для себя, но вполне себе нормальный воротничок. Он купил его, вбежав в магазин с банкнотой в зубах и положив лапы на стойку, так же, как делал с «Дейли Мейл», а потом подошел к витрине с воротничками и начал тявкать.
Сперва ему дали не тот воротничок, как бывает, когда покупаешь с витрины, но он продолжал тявкать, пока ему не дали тот, что он просил, и когда это случилось, пес выразил свою радость настолько недвусмысленно, насколько способны только собаки, так что не было и тени сомнения, что это и есть желаемый воротничок. Один из продавцов надел на пса воротничок, скрепив его при помощи такой крохотной шпилечки, которые обычно используют прачечные. Затем старший продавец отсчитал псу всю сдачу до копеечки, а что делать, если все его помощники за этим наблюдали и проявляли к собаке недюжинный интерес? Ну, он в любом случае бы так поступил. Я хорошо его знаю, он честный малый.
Сам факт получения сдачи оказался собаке в новинку и пополнил его опыт в искусстве шоппинга. Он ринулся к своему «банку» и закопал в него сдачу. А на следующий день выкопал из «банка» полкроны* и опять явился в магазин. На сей раз он приобрел галстук в розово-зеленую полоску, который обошелся ему в шиллинг и шесть пенсов, получил свою сдачу в шиллинг, и при этом еще пуще поднаторел в денежных вопросах. Продавец повязал ему галстук — так аккуратно, словно на банковский праздник самому себе повязывал ярчайший галстук, и пес отправился восвояси, закопал шиллинг в свой «банк», шуганул кролика, который прогуливался слишком близко от «банка», и вернулся на свое местожительство к мистеру Мерченсу.
Несмотря на все эти перемены, он все равно выглядел как обычный пес, над которым кто-то подшутил, ну, или слегка о нем «перезаботился», и пока никто не обращал на него особого внимания. Разумеется, воротничок и галстук у многих вызывали смех, но никого не заставляли серьезно задуматься. А потом он приобрел в магазине игрушек небольшую тросточку. Он углядел ее на витрине, вошел, выполнил свои обычные трюки и купил эту вещицу за шиллинг, — такую маленькую тросточку примерно в полтора фута длиной, и с довольно симпатичным набалдашником. Тим взял ее в зубы и отправился на Хай-стрит при полном параде — в воротничке и галстуке. И вот тут-то люди стали замечать, что здесь что-то неладно.
«А что это за собака такая, — стали все интересоваться, — гуляет сама по себе, с тросточкой, и в таком аккуратненьком воротничке и франтоватом галстуке?»
