— Что ты сделал с Эллом?
Челюсть Миарона сжалась:
— Я уже сказал: ничего!
— Лжёшь. Его я тоже видела. Вернее, то, что от него осталось. Что всё-таки произошло с ним и с моими людьми? Я должна знать!
Миарон не глядел на меня. Это плохой, очень плохой признак.
— Чего ты от меня хочешь, Красный Цветок? Каких признаний? Если бы твой сын попал к Чеаррэ, ты и чихнуть бы не посмела без их дозволения! — он строптиво тряхнул головой. — Ладно, признаю, я с самого начала решил вернуть тебя с помощью твоего сопливого младенца. И сделал то, что решил. Не жди от меня раскаяния. Я ни о чём не жалею.
— То, что случилось с Элом — это твоя вина?
— Мы со Стальной Крысой посчитали, что, как только Эл поймёт, что ребёнка с ними уже нет, он воспользуется порт-ключом и уйдёт. Но жуткий упрямец не желал сдаваться, не желал уходить, пытаясь спасти обречённых на смерть людей в результате сам чуть не погиб. При чём тут я?
— Это ты устроил пожар?
— Пожар — дело рук твоих обожаемых Чеаррэ. Я лишь рядом постоял.
Всё, сказанное Миароном могло быть правдой. Впрочем, как могло оказаться и ложью.
— Почему ты ничего не рассказал мне? — дрогнувшим голосом спросила я, так и не сумев до конца определиться, верю я ему или нет.
— Как ты себе это представляешь? — раздражённо дёрнул плечом оборотень. — Да как только бы ты услышала о том, что твой драгоценный Эл ослеп, да ещё вдобавок и облысел, надеяться получить от тебя что-то, кроме огненных пульсаров было бы с моей стороны крайне глупо. Расслабься уже, огненная куколка! Теперь-то всё хорошо? Поправится наш сладкий мальчик. Мы с тобой ещё на его свадьбе погуляем. Инкогнито, конечно. А если на троне Фиара тебе так нравится твой мрачный и хмурый, занудный Дик*Кар*Стал, влюблённый в своего рыжего недоноска, пусть сидит, мне плевать. Хотя, на мой взгляд, Фабриан Дик*Кар*Стал смотрелся бы там лучше — такой красивый мальчик! Одни только золотые кудряшки чего стоят? Сплошное очарование! Ну, не злись, моя огненная прелесть. Чёрт с ними, со всеми этими играми престолов. В Бездну Чеаррэ, Дик*Кар*Сталов и иже с ними — пусть сами между собой разбираются. А мы с тобой сбежим. Далеко! Туда, где никто нас не достанет. Туда, где мы будем свободны — оба.
Я почувствовала прикосновение его горячих, удивительно гладких ладоней к моим щекам.
— Ты будешь со мной. До последнего вздоха. И можешь злиться сколько душе угодно. Маги живут долго — целую вечность. У тебя будет вре…
Миарон вдруг словно подавился словами.
Я не сразу поняла, что не так? Отчего его вдруг посветлевшие глаза широко распахнулись? Опустив взгляд, я увидела, как у его ног быстро собирается вязкая алая кровь, черной лентой сочившаяся из-под длинного франтоватого плаща.
Моё непонимание сменилось страхом.
— Миарон?..
Оборотень, судорожно втянув в себя воздух, медленно опустился на колено, позволяя мне увидеть стоящую за его спиной Таниту.
В сумерках тонкая и прямая фигура с длинными серебристыми волосами выглядела призраком самой себя.
— Ты?.. — выдохнул Миарон — Проклятая ведьма… как ты сюда попала?
— Господин сам нанял меня, — присела Танита в насмешливом реверансе. — Господин не помнит?
— Ты хоть представляешь, что я с тобой сделаю, когда до тебя дотянусь? — прорычал Миарон, предпринимая безуспешную попытку подняться.
— Ничего, — со спокойной уверенностью заявила Танита. — Ты никому и ничего больше не сделаешь, зверь. Никогда. Всем твоим грязным делишкам пришёл конец.
— Обычно я играю с едой, но тебя я порву на клочки очень быстро!
— Сомневаюсь, — пожала плечами Танита. — Лезвие кинжала, что я вонзила через спину в твоё черное сердце, пропитано ядом волчьего корня. Самое позднее через четверть часа ты сдохнешь. И всё.
Когда Миарон перевёл взгляд на меня, в нём отражалось надменное презрение высшего существа к низшему.
— Совсем недавно ты была куда честнее и смелее, Смертоносная куколка, — тяжело дыша, явно через усилие, проговорил он. — Признаться, ты больше нравилась мне, когда наносила удары своими руками.
С щёлканьем, показавшемся мне оглушительным, на кончиках его пальцев выскочили уродливо-острые, звериные когти. С влажным мягким хлюпаньем руки Миарона глубоко вошли в его же собственное тело. Одежда и пол обильно оросились кровью, хлестанувшей из ран.
Меня чуть не вывернуло наизнанку от отвращения и ужаса.
Миарон, не сводя с меня глаз, с жестокой, вызывающей улыбкой продолжал рвать когтями своё прекрасное тело и в этот момент оборотень казался мне совершенным, абсолютно безумным злом.
Но Миарон безумным никогда не был. Каждое его действие имело свою причину. На самом деле он вовсе не пытался наказать меня созерцанием собственных страданий в назидание за моё плохое поведение. Вырвав из живота нож, посланный ему в спину, он точным движением послал его обратно к ведьме. Ни она, ни я, отвлеченные его мазохистскими упражнениями, даже не попытались отвести удар. Клинок вонзился Таните в шею. Посыл был такой силы, что ведьма, отлетев назад, ударилась затылком о стену.
На пол Танита рухнула уже бездыханной. На лице её застыло выражение бесконечного удивления и бессильной ярости.
— Ну вот мы и снова одни, моя вероломная прелесть, — прорычал оборотень, поворачиваясь ко мне.
Он надвигался на меня грозно и неотвратимо — окровавленная, нереально жуткая фигура. Когтистые руки, словно в кошмарном сне сомкнулись на моей шее.
Я даже не попыталась оказать сопротивление, с удивительной покорностью приготовившись принять уготовленную мне участь.
Однако вместо того, чтобы разорвать мне горло, Миарон впечатал меня в стену, распиная между ней и собственным телом. Он с силой дёрнул меня за волосы, заставляя смотреть на себя. Его кровоточащий рот накрыл мои губы, пачкая непристойными поцелуями.
Я чувствовала, как горячая алая струя растекается по моему лицу, ползёт по шее, просачивается ядовитым змеем в рот. В ужасе попытавшись оттолкнуть от себя оборотня я попала руками прямо в открытую рану и застыла, глядя на Миарона широко распахнутыми глазами.
Не позволив мне отвести руки, он поспешно накрыл их ладонями и, надавив, погрузил вглубь собственного тела. Не удержавшись, тихо зарычал от боли, закрывая глаза.
Я рванулась в попытке освободиться, но, сообразив, что этим делаю ему только больнее, перестала сопротивляться.
Чувствуя себя на грани истерики, я взмолилась:
— Я больше не могу! Миарон, прекрати, прошу!
Он хрипло засмеялся в ответ:
— Бедняжка! Какой я всё-таки жестокий монстр, правда?
Он зло смотрел на меня из-под спутавшихся волос, тёмным облаком разметавшихся вокруг треугольного лица.
