Чуть подальше от бивуака я рискнула и зажгла небольшой шарик света, чтобы не споткнуться и не загреметь в речку. Как ни было хреново на душе, топиться я вовсе не собиралась, просто мне необходимо было выплакаться, выплеснуть разочарование и обиду за нежданный поворот судьбы, забравшей у меня Лакса. Что-то мудрое во мне прекрасно понимало, судьба рыжего вора выбросила шанс один на миллион, он станет князем эльфов, а мне, даже с титулом друга эльфов такой жизнью не жить, тем паче уже и невеста назначена, но сердце-то не заставишь враз позабыть обо всем, что было. Поэтому я выбрала самый доступный из всех способов справиться с бедой — села на камень поудобнее, закрыла лицо руками и зарыдала.
Я оплакивала разлуку с другом и любовником, ее неизбежную предопределенность и закономерность. Нет, я отказалась от права бороться за право быть рядом с Лаксом не из слабости или страха перед препятствиями. Дело было в другом: слишком хорошо я знала, именно знала, как аксиому — его место там, мое на дороге. Остаться — значило бы предать его и себя, ту новую меня, которую поманил путь, где я могла быть кем-то большим и иным, чем прежде. Именно поэтому я с таким пылом стремилась обрести независимость от тех, кто мог играть моей жизнью по своему усмотрению. А мой рыжий приятель…. Его дорога привела домой, он выбрал еще раньше, чем согласился с этим сам, выбрал, когда ушел в Карниалесскую Рощу Памяти без нас и вернулся оттуда иным. Я не сказала и не знаю, заметили ли друзья. Но глаза Лакса стали ярче и больше, обретя эльфийскую звездность, завораживающую людей, острый нос утратил свою нетипичную восхитительную остроту, став изящным и тонким. Уже тогда я поняла: уходил мой Лакс, а вернулся другой. Это не было плохо, так должно было быть, но мне было больно, в том числе и от сознания неизбежности и правильности происходящего. Мудрая магева все понимала, а девчонка переживала и плакала тайком от друзей, чтобы не расстраивать их и не объяснять происходящего. Пойди, попробуй объяснить другим, когда и себе-то до конца объяснить не в состоянии. Пусть лучше спят…
Слезы текли и текли, скатываясь по щекам в воду, всхлипы мои глушила говорливая речка, мало-помалу я начинала успокаиваться и замерзать. А значит, следовало заканчивать запланированную истерику. Я умела так и раньше, с самого детства, если что-то сильно расстраивало меня, расстраивало до слез, то я дожидалась вечера, чтобы можно было спрятаться с головой под одеялом или закрывалась в ванне и плакала всласть. Справедливости ради стоит сказать, что ревела я очень редко. Зато потом, отплакавшись, чувствовала сильное облегчение. Будто вместе со слезами из меня вытекали все обиды и горести.
Я еще раз всхлипнула, провела рукой по лицу, стирая дорожки слез и стряхивая их в воду, вздрогнула, уже больше от закравшегося под рубашку холодка, чем от переживаний. Небось, мордочка красная, глаза опухшие, хорошо, что туман, ни черта не видно, в том числе и самой себя, а то и перепугаться недолго. Снова всхлипнула, уже сама не зная от огорчения или от щекочущего грудь смешка, а потом случилось это…
Ничего я не слышала и не видела, углубившись в увлекательный процесс жаления себя любимой, а впрочем, даже прислушивайся и приглядывайся изо все сил, не думаю, что мне помогло бы. Словом, меня крепко обняли со спины сильными и горячими руками, подхватили, развернули и, не дав опомниться, принялись целовать, высушивая слезы губами, впиваясь в мои опухшие от выплаканного огорчения губы, исследуя, жадно, нежно, по-хозяйски. Лакс целовался замечательно, но этот… этот тоже был превосходен, он был именно тем, в чем я сейчас нуждалась. В тумане я видела лишь смутные очертания фигуры, но знакомая мягкость волос и тот самый запах, который и не запах вовсе. Я не могу объяснить, чем конкретно "не пах" Гиз, но что это "нападение" в тумане его… хм, рук дело была уверена. Последний наш поцелуй был превосходен, киллер отступил, почти отскочил на шаг и хрипло, стараясь придать голосу спокойный интонации (еще секунду назад его грудь под моими пальцами ходила ходуном) пробормотал:
— Я лишь хотел тебя успокоить. Прости, магева.
Кажется, выдав это нелепое объяснение, он собрался тут же убраться куда подальше.
— Прощу, — коварно согласилась я, — с двумя условиями.
Гиз замер на месте, я продолжила, для перестраховки шагнув вперед и ухватив мужчину за рукав распахнутой куртки:
— Первое — объяснить, почему на самом деле это сделал.
Киллер закашлялся, то ли надышавшись туманной сыростью, опасной для туберкулезников и астматиков, то ли я ввела его в ступор своими вполне законными требованиями.
— Я беспокоился, когда ты ушла из лагеря, — глухо начал Гиз покаянную речь. — По-тихому двинулся следом, а когда ты плакать из-за этого рыжего ворюги начала, досада меня жуткая взяла. Такая красавица и из-за кого слезы льет: ни рожи, ни кожи ведь, один гонор и нос. Вот и…. глупо, конечно, сам-то не принц и не красавец, а все равно, так разозлился, что решился хоть раз, а поцелую, хоть на секунду, а про вора своего ты забудешь. А, может, и не думал ни о чем вовсе. Лучше объяснить не могу, магева, хоть режь, хоть в коня обращай…
— Вот еще, — фыркнула я, — если обращу, то ты не сможешь исполнить мое второе условие!
— Какое? — кажется, Гиз ожидал от меня выдающегося садистского изуверства.
— Ты поцелуешь меня еще раз, — шепнула я, подтянувшись на цыпочках к лицу телохранителя.
Несколько томительных секунд паузы Гиз соображал, не ослышался ли он, а потом с гораздо большим энтузиазмом, чем оправдательную часть, исполнил второе условие прощения и еще раз…
Словом, прощать киллера мне пришлось довольно долго, но когда мы потихоньку подкрались к бивуаку Фаль дрых без задних лап и крыльев, даже привистывал во сне сверху на Кейре. Сам телохранитель лежал неподвижно. Может быть, спал, может, только притворялся, чтобы нас лунатиков в смущение не вводить. Ну и ладно!
Я хлопнулась на свое место, закрыла глаза и отключилась. Ухнула в глубокий сон без сновидений, как в мешок с ватой. Разбудило меня ощущение ласкового тепла на коже, я открыла глаза. Никакого тумана не было и в помине, зато в изобилии присутствовали травянистая зелень холмов, голубизна небес, золото светила и кажущаяся близкой серость гор слева. Время подходило к одиннадцати, Кейр и Гиз беседовали неподалеку о чем-то своем мужском, Дэлькор пощипывал сочную траву левее. Я выбралась из-под заботливо наброшенного на меня тройного слоя покрывал, сладко потянулась, беспорядочно замахала руками, в тщетных попытках увернуться от подскочившего с радостным ржанием жеребца, получила свою долю неизбежных слюней и поинтересовалась:
