Селия не могла предположить, чем вызваны изменения в чувственности принца, и никто не смог бы этого рассказать раньше назначенного судьбой времени. Только служит ли неосведомлённость оправданием? Баронесса могла злиться, плакать, бить посуду, уединиться в имении, повеситься, утопиться или отравиться с горя, но зато всё это она проделывала бы с собой, а не с кем-то другим и причинила бы вред, если можно так выразиться, в очень ограниченных пределах. Однако был избран совсем иной путь к цели. Путь, как оказалось, затрагивающий слишком многие жизни.
Можно понять отчаяние и горе отставленной от близости, почти брошенной женщины, особенно если вспомнить, какими приключениями на любовном фронте успел прославиться Дэриен. Селия и подумать не могла ничего иного, кроме как «он меня разлюбил». А то, что рядом не виднелось ни единой соперницы, ещё больше тревожило баронессу, которая не находила объяснений изменениям в характере принца. Потом безответные вопросы привели к рождению страха, а страх — не лучший советчик в сердечных делах. Она испугалась и бросилась искать помощи. Травники, разумеется, отнекиваются и будут отнекиваться, но каждый из них нет-нет да и согрешит, поддавшись на уговоры или звон туго набитого кошеля. Девушка отправилась на поиски приворотного зелья, а нашла...
Говорящей довольно было всего лишь оказаться рядом. Она входила в лавку старосты Травяных рядов, как к себе домой, а уж тот-то первым узнавал все сплетни об искателях и искательницах приворотных зелий. Что ж, ведьма била без промаха, выбирая свою жертву из числа отчаявшихся. Можно желать власти над миром, а можно — над одним-единственным человеком, но два эти желания схожи между собой, как близнецы, и неизвестно, какое в итоге оказывается сильнее.
Дверь скрипнула? О, значит, спектакль начинается.
— Доброго дня, маркиза!
— Рада приветствовать вас в своём доме, ваше высочество!
— Чему обязаны приглашением?
— Мне давно следовало поговорить с вами о... о моём усопшем брате. Но, простите старую немощную женщину, я никак не могла набраться достаточных сил, чтобы посетить дворец и только сейчас решилась пригласить...
— Не нужно было волноваться, маркиза: ваше слово значимо для меня не меньше, чем слово герцога.
— Лестно слышать, ваше высочество. Но, если позволите, я хотела бы немного побеседовать с вами наедине. Надеюсь, ваша спутница не станет возражать?
— Мы скоро вернёмся, баронесса. Не скучайте, прошу вас.
Да, голос не горит страстью, и со стороны могло бы показаться, что сухой тон — намеренная издёвка. Представляю, что сейчас творится в душе Селии...
— Как вам будет угодно, принц.
Шаги и шорох накрахмаленных юбок по паркету. Стук закрывающейся двери. Нужно дать маркизе минуту или две, а потом... Шагнуть из-за портьеры в комнату.
Прошёл всего год.
Прошёл целый год.
Кажется, всё по-прежнему, но прошлое осталось в прошлом. Плечи словно бы стали ещё костлявее, а уж запястья точно высохли, и тугие перчатки только подчёркивают их тонкость. Перчатки по такой-то жаре, зачем они нужны? Затем, чтобы прятать мелкую дрожь пальцев, не иначе. Талия ещё больше истончала, даже корсаж кажется свободно сидящим. Худоба идёт влюблённой женщине в начале истории соединения сердец, а потом свидетельствует лишь о преградах и препятствиях. И волосы тусклы, а я хорошо помню их радостное медное сияние в лучах солнца... Ну да, в те дни Дэриен принадлежал баронессе безраздельно, и, может быть, в глубине души она надеялась, что так будет вечно. Впору повторить слова Борга: «Бедная девочка», однако на мою долю приготовлена иная речь.
— Его высочество велели не скучать, и я постараюсь исполнить приказ, хоть он предназначался и не мне.
Она резко обернулась, но тёмные глаза полыхнули не гневом, как раньше, а страхом.
— Кто вы?
— Мы уже встречались. В прошлом году. Не помните?
Селия рассеянно задумалась, изучая моё лицо.
— Да, что-то знакомое... Вы были представлены при дворе?
— Имел честь.
— Простите, запамятовала ваше имя.
— Оно не имеет значения. В этой комнате сейчас ничто не имеет значения, кроме вашего удовольствия, дуве.
Как много значит тон голоса для придания фразе смысла! Скажи я всё то же самое вкрадчиво и льстиво, девушка подумала бы, что я намереваюсь завязать более близкое знакомство, нежели позволяет придворный этикет. Но поскольку в моих словах страсти оказалось не больше, чем в скупой просьбе Дэриена, баронесса настороженно затаила дыхание и на всякий случай повернулась ко мне вполоборота, чтобы иметь возможность скрыть хотя бы часть чувств, способных отразиться на худощавом и всё же прекрасном лице.
— Однако какую же тему беседы избрать? В погоде перемен не предвидится, придворные сплетни вам, должно быть, уже надоели, кроме того, с любой женщиной нужно говорить прежде всего о ней самой, а потом уже обо всём остальном...
Она почувствовала подвох. Правда, аромат опасности становится невыносимым, лишь когда пасть капкана разверзлась под твоими ногами, а пока жадные челюсти загадочно мерцают издалека, неудержимо хочется идти на свет этого обманчивого маяка, ну а потом станет слишком поздно.
— А вы достаточно хорошо меня знаете?
— Я знаю себя, дуве. Люди же, если закрыть глаза, похожи друг на друга больше, чем можно предположить.
Селия нервно улыбнулась, показывая, что не заинтересована, но всё же готова слушать.
— В нашем распоряжении один и тот же перечень недостатков, а различия между нами возникают от того, что весят они по-разному. Один из моих тяжеловесов, к примеру, — отсутствие уверенности. Я могу несколько дней кряду раздумывать, прежде чем сделать шаг, даже если оставаться стоять смерти подобно. Многим не хватает знаний, и они, вместо того чтобы пуститься в расспросы и поиски, всецело полагаются на своё воображение, подменяя нужные ответы желаемыми... Но самый опасный недостаток, хотя и на первый взгляд самый безобидный, — это отсутствие терпения.
Взгляд баронессы впервые с начала беседы приобрёл оттенок удивления, впрочем, не относящегося пока к личным обстоятельствам.
— Умение ждать приветствуется либо в талантах военачальника, либо в добродетелях жены, тогда как полезным оно может быть для всех без исключения, ведь сколько раз на дню можно убедиться: помедли мы хоть немножко, и не состоялось бы большей части опрометчивых поступков, вредящих и нам самим, и многим людям вокруг.
Селия недоумённо приподняла бровь, но не прервала молчание.
— Человеческое сердце переменчиво. Утром оно может любить, после полудня возненавидеть, а к вечеру наполниться раскаянием, чтобы со следующим рассветом вновь пуститься в путь по привычному кругу. Беда лишь в том, что у кого-то настроения сменяются чуть ли не поминутно, а кто-то обстоятелен, как времена года, и если не знаешь наверняка, можно не дождаться окончания суровой зимы, хотя оно обязательно случится, в своё время. Можно броситься растапливать лёд и разгребать снег, но высвобожденная земля не только не родит ничего до срока, а промёрзнет так глубоко, что приход весны припозднится ещё больше.
