Ознакомительная версия.
— Ко-о-о-й-й-я! Я! Я! Ко-о-о-й-й-я!
Удушье мгновенно отпустило. Саня уткнулся носом в траву. Мышцы мелко подрагивали. Но он дышал. Как он дышал! Один вдох, два, три…
Шак рванул в сторону главаря налетчиков. Собака одолел расстояние до ближайшего бандита в два огромных прыжка. Саня кинулся за ними, на ходу досматривая, как Апостол двинул кулаком в лоб вражескому предводителю. Голова у того треснула. Брызнули мозги. Собака вытворил со своим противником вообще что-то невероятное. От одного короткого прикосновения того подбросило и насадило на, торчащую оглоблю. Цыпа сидела на траве за чужой телегой, прижимая к себе мальчика. На долю кота, таки образом, остался последний бандит.
Он бежал зигзагами, прыгая из стороны в сторону — маленький, проворный. Попробуй, излови такого. Кот за ним не поспевал. Один раз просто-таки проскочил мимо, увлекаемый собственной массой. Мелькнуло: уйдет! И покойно подтвердило: уйдет, уйдет. Саня не хотел убивать. Он вообще никого не хотел убивать!
Злыдень опять кинулся в сторону. Кот замешкался на развороте. А потом все мысли вышибло. Бандит налетел на Цыпу, пнул с разбегу в грудь, вырвал из рук ребенка и попятился к лесу. Цыпа ничком свалилась в траву.
— Я его зарежу, — прохрипел похититель. — Видели?
Перед лицом мальчика несколько раз мелькнуло лезвие.
— Не подходите! Я его в куски изрублю!
Бандит попятился, развернулся на месте и побежал к кустам.
То, что потом произошло, Саня объяснить не мог. Он не знал, что такое возможно, он не подозревал, что на такое способен.
Он настиг человека одним гигантским прыжком. Тело легко поднялось в воздух, чтобы всей тяжестью обрушиться на спину вору. Когти рванули плоть. Голову срезало, как бритвой. На спине человека разошлись пять глубоких ровных борозд, в одну из которых толчками выбросило всю кровь. Труп волчком пошел в сторону. Ребенок выпал из рук похитителя.
Кот упал рядом. Дыхание перехватило как давеча. Опять поплыли круги. Желудок вывернулся наизнанку, волоча за собой остальные внутренности. До жуткой боли. До судорог.
Когда он чуть-чуть отдышался и открыл глаза, с травы, с двух шагов на него таращила остекленевшие глаза человеческая голова. Впору было опять вывернуться. Но кто-то милосердно кинул на мертвую голову тряпку. Потом кота, легко как ребенка, подняли под мышки. Шак, успел подумать Саня и отключился.
Опять трясло. Сначала толчки, потом, подскакивающие звезды…. ветки деревьев над головой мотались и дергались. Телега ехала. Рядом на попоне лежала Цыпа. Кот дотянулся, потрогал — теплая. Наверху загорелись, мигнули и пропали два зеленых огонька — глаза собаки. Не иначе, проверяет, тут ли котяра. На дорогу смотри! Не ровен час, всех в канаву вытряхнешь.
Накликал. Телегу сильно накренило. Цыпа навалилась жестким телом и застонала. Впереди глухо крикнул Апостол.
— Ты очухался? — спросил с облучка Эд.
— Еще не знаю, — честно признался Саня.
— Ща проверим. Вылазь, толкать будешь.
— Где моя гитара? — тихо бурчал кот, выбираясь из повозки. — Где кольцо в ухе? Где атласная рубаха?
— Что ты там бормочешь?
— Спрашиваю, на кой хрен я за вами поперся? Меня люди к себе звали, золотые горы сулили.
— Ну, ты даешь, котяра! Живой, здоровый, матерого чистюка завалил, а третьего дни мог без яиц остаться, — подхватил его треп Эд.
— Какие чистюки? — вмиг посерьезнел кот.
— Такие, — веско отозвался, подошедший Шак.
— Их на востоке не водится, — заупрямился Саня.
— Не кипятись, — остановил его Эд. — Мы у них в телеге пошуровали, и много чего интересного нашли. Не сомневайся — чистюки.
— Где они? — Спросил кот, а сам представил, как по темноте следом за ними трясется повозка с мертвецами.
— Догорают, — лаконично пояснил собака. — А что не догорит, птички склюют. В этом лесу они ко всякому привычные. Ты стоять можешь?
— И даже ходить.
— Тогда навались.
Саня уперся в бортик телеги, Шак поддел днище плечом, собака чмокнул, послушная лошадка наддала, и повозка выправилась, встала в колею. Только тут он заметил чужую лошадь. Пока возились, она притрусила к ним вплотную, ткнулась сначала в задок телеги, потом Шаку в плечо. Тот ласково потрепал бархатные ноздри. Лошадь фыркнула, обдав их теплым дыханием.
Совершенное на поляне убийство отодвинулось, откатилось за границу видимости, ушло в темноту. Завтра на свету его, наверняка, скрутит, а сейчас он отгородился трепом с собакой, болью в натруженных мышцах, звездным горохом над головой, улыбкой Фасольки, которую не видел, но которую себе ясно представлял. Сане вдруг показалось, что он уже не один год делит с ними дорогу, что рядом не чужие, странные арлекины, а давно знакомые, близкие люди. Не люди, конечно, но какая разница, если тебе с ними хорошо.
— Полезай обратно, — скомандовал Эд.
— Куда мы вообще-то едем?
— Вперед, парень, и только вперед. Тут где-то должен быть столб-указатель, граница Венса и ничейной полосы. В свете последних откровений, стоит поторопиться. Чистюки, как выяснилось, действовали с ведома властей сего негостеприимного княжества.
— Плохо.
— Кто б спорил. Но требовать разъяснений у их архонта, сиречь председателя совета я не побегу. А ты?
Саня промолчал. Да собака и не ждал, что он отзовется. Дела складывались так, что ответа на многие вопросы не находили даже умудренные опытом Шак и Эд. Что уже говорить о нем, простом деревенском коте? Кроме крохотного уголка восточных земель он вообще нигде не бывал. О чистюках знал только то, что появились они не так давно, лет может пятнадцать назад. Что пришли с запада и, что были объявлены в большинстве здешних мелких княжеств вне закона. Та компания, которую он как-то разогнал, была по сути единственной на его жизненном пути. Узнать, что эти поганцы разгуливают по Венсу как по родному двору, было неприятно.
Эд
— Господин сын мой, мы с Вашей матерью, намеренны, серьезно с Вами поговорить.
— Слушаю, господин отец мой.
— Эдвард, Вам лучше присесть.
— На долго?
— Эдвард, Вы невыносимы. Неужели трудно, минуту посидеть спокойно?
— Не утруждайте себя, мадам, у него шило в заднице. Сядь! И так: Вы нас покидаете.
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас я кликну палача с розгами. Вы с ним дня три уже не виделись. Обещаю Вам незабываемую встречу, если Вы тотчас не успокоитесь. Разговор действительно серьезный.
— Я весь — внимание. И даже присмирел.
— Мы намеренны послать Вас в университет.
— Я не поеду.
— Не обсуждается!
— Но я не хочу!
— Ваши желания остались за порогом совершеннолетия. Вчера Вам исполнилось шестнадцать, с сегодняшнего дня придется соответствовать.
— Господин муж мой… может быть, нам действительно отложить разговор. Я боюсь…
— Мадам, Вы непозволительно избаловали нашего младшего сына. Ничего с ним не случится. Удар его уж точно не хватит. Не закатывайте глазки, юный лицедей, со мной этот номер не пройдет. Вы едете. Можете рассматривать это как приказ. Единственное, что я могу Вам позволить — выбор университета. Убрейя: управление, культура, политология, экономика, психология. Сарагон: химия, физика, математика, медицина, древняя и естественная история. Чем Вы хотите заниматься?
— Ни чем!
— Палач!
— Господин, муж мой, может быть, дадим ему подумать?
Шак ушел первым. Эд еще повалялся на травке, погрыз травинку, искоса наблюдая за девочками. Так и льнут к Сашке. А тот в книжку уткнулся. Гр-рамотей! Ну, да пусть его. Может, и правда чему научится.
Это я — со зла, — самокритично подумал Эд, — не иначе. Чего я вообще к нему привязываюсь? А того — кот, и все! Антагонизм.
Эд перевернулся на спину, раскинул руки, вприщур рассматривая небо. Глубоко, сине и безмерно. Так бы и лежал. Однако сам первый засуетился, первый почуял, что недалеко колготятся военные, теперь гони.
Он легко поднялся, будто взмыл и, не оборачиваясь, канул в лесу. Ни одна веточка не шелохнулась; и понесся, лаской проскальзывая в редкие просветы сплошной зеленки. Подпрыгнул, сорвал листок. Просто так — засиделся в телеге. Ноги, пританцовывая, несли сами.
Люблю бегать. Да, я — собака. С-с-собака! Р-раз — перескочил через высоченный пень. И дальше, дальше. Заорать бы сейчас, завыть от полноты жизни. Пусть пичуги со страху обгадятся, а наземные братья меньшие попрячутся. Но это, пожалуй, лишнее. Лесной-то народ попрячется, а войсковой? То-то, что — попрут на крик. Стезя у них такая. Услышал неуставной шум, топоры наголо, и вперед. К тому же, они недалеко, километр с небольшим. Справа. Рядом вода и дорога. Остановились в непосредственной близости от тракта. Зачем им в чащобу? В чащобе боязно. По опасному ничейному лесу только такие закоренелые как Эдвард Дайрен шляются.
Ознакомительная версия.
