…Да уж. — Оказалось, что война это совсем не то что представлялось Ренки в мечтаниях. — Пороховой дым, клубами которого все книжные герои столь живописно окутывались во время свершения очередных подвигов — оказался отнюдь не столь романтичен как это описывалось в книгах. — Он разъедал нос, легкие и глаза, заставляя кашлять, чихать, и лить неподобающие герою слезы.
А раненные, так и вообще вели себя абсолютно неподобающе. — Вместо того чтобы стоически пренебрегая болью, воодушевлять своих, еще целых товарищей, словами о мужестве и верности Королю, как то описывалось в романах. — Они визжали, стонали, и дико кричали от боли… слова, которые не то что Королю, но даже и дамам легкого поведения не скажешь, без опасения прослыть грубияном и невежей…А еще они воняли кровью, дерьмом и блевотиной.
Боюсь что и наш Ренки не смог в тот день удержать в себе завтрак, впервые столкнувшись со столь малоприятной стороной воинской жизни. Впрочем, он тут был таким не единственным. — Мало кто из новичков мог "любоваться" на огрызки оторванных конечностей, вывороченные животы, или разорванные в клочья останки, без душевного трепета и содрогания всего организма…Ибо это было действительно жутко!
А тем временем враг, приблизившись на расстояние шагов в тридцать, — дал последний залп, и пошел в штыковую атаку.
Гренадеры 6-го не дрогнув выстояли под залпом произведенным почти в упор, и им даже хватило выдержки выждать, и предварительно бросив гранаты, дать залп с еще более короткой дистанции, прежде чем повинуясь команде полковника оу Дезгоота ринуться вперед во встречной штыковой атаке.
…Может гранаты и этот удачный залп… может рост гренадеров, традиционно отбираемых из самых высоких и крепкий мужчин, а может стреляющая с вершины холма батарея… Но первый приступ, 6-ой гренадерский отбил достаточно легко.
Легко, но не бескровно. — Работы каторжно-санитарной команде резко прибавилось.
…А потом последовал второй, третий, четвертый приступ…
Проклятые "трусливые торгаши-республиканцы", оказались на редкость настырными и довольно стойкими солдатами. Несмотря на то, что атаковать им уже приходилось, чуть ли не шагая по телам своих товарищей, они продолжали неспешно идти вперед, чтобы дав последний залп, снова и снова бросаться в штыковые атаки.
А еще они оказались и весьма предприимчивыми… Эти их пушки-крохотульки, которые они, вопреки всяким разумным правилам войны, подтянули к вражеским позициям чуть ли не на дистанцию мушкетного выстрела. И из которых почти в упор расстреливали тооредаанских гренадеров зарядами картечи всякий раз, когда их пехота отходила назад…
Потери были чудовищно высоки[4] Однако гренадеры 6-го и 15-го полков все еще держались на занятых позициях, позволяя пушкарям безостановочно обстреливать наступающие ряды противника.
…А вот левый фланг дрогнул первым. Королевские пушкари еще умирали на дулах своих пушек, отмахиваясь от свирепо лезущего на их позиции врага банниками и шанцевым инструментом. А охранявшая их пехота, уже побежала.
Побежала, увлекая за собой соседние части.
И пусть офицеры свирепо орали, без всякой жалости лупя бегущих своими шпагами. Пусть палки капралов и сержантов ломались от многочисленных ударов по спинам и лбам дрогнувших солдат. — Началось самое страшное.
Автоматы к мушкету приставленные дали сбой, вдруг вспомнив что они все же люди. И никакой хитрый механик не сможет починить и восстановить все рычажки и шестеренки в их организмах, если вражеские штыки вспорют им брюхо или не разбирающая кого убивать пуля, пробьет грудь.
Началась паника и хаос. Битва была проиграна.
Панике поддались не все части. Тот же 19-й королевский, несмотря на свою репутацию дворцовых щеголей и "столичных вояк", головы не потерял, а образовав каре медленно пятился назад, продолжая отражать как атаки противника, так и суетливые метания собственных паникующих частей. Вместе с ними шли два батальона солдат из разных полков, — тех кто не поддался панике, на скорую руку сведенных в единые отряды.
Кавалерия, так и не поучаствовавшая в сражении, в полном порядке отошла охранять обоз, короткими контратаками отгоняя наиболее зарвавшихся солдат противника, торопящихся вволю по мародерствовать, пока начальство не видит.
Ну и остатки 6-го и 15-го гренадерских полков, хоть и оттесненные штыками кредонцев далеко за холм — так же продолжали сохранять спокойствие, дисциплинированно отходя назад.
Пушкари… М" да. — Говорят пушкари, отступать вообще не умеют, потому что их этому не учат. Тяжеленную пушку не схватишь под мышку, и не побежишь с ней в тыл истерично подвывая от страха. А пушкарь потерявший свой главный "инструмент", в иных армиях автоматически приговаривался к смертной казни. А в других — просто переводился в пехотные части, теряя не только свое двойное жалование, но и самое главное — Честь. А у солдата — что офицера, что простого мушкетера — Честь, подчас была единственным достоянием. Заменяя ему и вечно задерживаемое грошовое жалование, и редкие трофеи, и скудный паек.
Ренки видел, что когда драка уже шла на позициях батареи, пара пушек все еще продолжала стрелять, с каждым картечным выстрелом вырывая из рядов противника десятки человеческих фигур…Наверное потому-то, по традиции всех известных армий мира — пушкарей в плен не брали. — Взбешенные гибелью свои товарищей, солдаты в клочья рвали штыками тела тех кто всю битву безнаказанно расстреливал их с дальней дистанции — вымещая весь свой страх и ненависть.
…Вот он — мой час! — Подумал благороднейший оу Ренки Дарээка, когда солдаты врага ворвались на батарею. И подхватив валявшийся на земле топорик-крюк, для вскрытия бочонков с порохом и ящиков с картечью, бросился в битву.
Первым на него из клубов порохового дымы, выскочил какой-то солдат в непривычно бело-оранжевом мундире. — Враг!
Враг сделал выпад штыком, целясь в живот странному сопляку в каких-то обносках. Но сопляк неожиданно изящно, будто выполняя танцевальное па, сместился в сторону, пропустив удар мимо себя. А затем рубанул противника по руке, а дальше, как бы продолжая начатое движение сделал шаг вперед, и добил застывшего от болевого шока противника ударом в голову.
…И ему тут же пришлось отскочить назад, чтобы не получить еще один удар, от товарища только что убитого кредонца. Но поле боя, это не паркет фехтовального зала и даже не ухоженный газон, позади его старого домика, на котором он провел столько времени, совершенствую искусство владения шпагой, — нога попала во что-то скользкое и липкое, и Ренки, нелепо взмахнув руками, рухнул на спину.
