— Прошу простить нас за этот переполох, — сказал он рассудительно и дружелюбно. У него был природный дар вызывать расположение к себе. Мало кто из людей считает такой дар магической способностью, но очаровывать вовсе не просто. Я начинала замечать, что на людей его талант действует особенно хорошо. До некоторой степени ему поддавались и сидхе, и многие малые фейри. У Галена всегда была этакая харизма, гламор особого рода, но с тех пор, как все наши силы многократно возросли, его «очарование» вышло на уровень настоящей магии.
Лица полицейских разгладились прямо на глазах. Младший разулыбался до ушей. Я даже не слышала, что еще говорил им Гален, но и необходимости не было. Он уже понял, чего хотел от него Рис. Магия Галена смягчила углы, полицейские убрали оружие и ушли довольные, оставив ночных летунов нетопырями свисать с потолка, а щупальца извиваться в окне — будто трехмерную компьютерную заставку. Впрочем, магии Галена помогло и то обстоятельство, что Шолто отпустил Ба. Старший коп не сдался бы так легко, если бы продолжал думать, что она в опасности.
А, и еще Шолто убрал щупальца. Раньше ему для маскировки щупалец приходилось использовать гламор, причем настолько сильный, что даже прикасаясь к его груди и животу, щупалец было не ощутить. Просто гладкое, великолепное тело. Но когда вырвалась на свободу дикая магия — или была вызвана мной и Шолто к существованию, — он приобрел новые способности. Теперь его щупальца могли выглядеть рисунком на теле, крайне реалистичной татуировкой — они и были татуировкой! Но одной мыслью он мог снова превратить их в конечности. В чем-то это было похоже на наших с Галеном вытатуированных бабочек. Я была очень рада, когда они перестали шевелиться прямо в коже. Чувство было не из приятных.
Татуировки были у многих стражей, и у нескольких они могли оживать. К примеру, настоящая лоза начинала виться по телу. Настолько живых татуировок, как у Шолто, не было ни у кого, но ведь только его татуировка начинала существование как настоящая часть его тела.
Даже обаяние Галена не справилось бы с сильным испугом — или когда что-то страшное прямо перед глазами, так что Шолто свои «лишние» части снова превратил в безобидную татуировку. Магия Галена по нашим меркам считалась слабой, но она бывала на редкость полезна в ситуациях, когда более впечатляющие таланты ничем бы не пригодились.
По намеку Риса следом Гален повернулся к доктору: на нее подействовало еще лучше, потому что она была женщина, а он был прекрасен. Вполне возможно, она только пациента через два-три сообразит, что не сказала нам всего, что собиралась, но к тому времени, вероятно, она не захочет признать, что все позабыла из-за одной милой улыбки. В чем прелесть слабой магии — это что люди обычно вообще не считают ее магией, думают, все просто из-за его красоты. Ну а какой же врач захочет признать, что ей так легко вскружить голову красивой мордочкой?
Когда мы остались наконец одни, без посторонних, все дружно повернулись к Ба. Общий вопрос задала я:
— Ты сказала, что знаешь, чьи это чары? Кто это был?
Ба смущенно уставилась в пол.
— Твоя кузина Кэйр. Она меня проведывать наезжает. Она мне тоже внучка, — добавила она, оправдываясь.
— Я помню, что я не единственная твоя внучка, Ба.
— Ты моему сердцу дороже всех, Мерри.
— Я не ревную, Ба. Но расскажи, как все вышло.
— Она такая была нежная, все ластилась, по волосам меня гладила, говорила — красивые какие! Смеялась, что рада хоть что-то красивое унаследовать.
Моя кузина Кэйр высока и стройна, фигурой настоящая сидхе — но лицом она выдалась в Ба, безносая, как брауни, а при гладкой белой коже, унаследованной от сидхе, лицо производило странное впечатление. Нос ей могли бы восстановить пластические хирурги, но она, как большинство сидхе, в человеческую медицину не верила.
— А она знала, что ты собираешься ко мне?
— Да.
— Но зачем ей желать мне вреда?
— Возможно, она не тебе желала вреда, — сказал Дойль.
— А как же?
— Тебе я бы никогда ничего дурного нарочно не сделала, но этих двух… — Ба пальцем ткнула себе за спину на Шолто и вперед на Дойля, — этих двух я б прикончила в охотку.
— Ты все еще этого хочешь? — негромко спросила я.
Она задумалась, потом сказала:
— Нет, убить не хочу. И Царь слуа, и Мрак теперь твои мужчины, Мерри, а союзники они сильные. Я тебя такой силы не лишу.
— А то, что они отцы твоих правнуков, для тебя совсем не важно? — спросила я, глядя ей в глаза.
— Для меня ничего нет важнее, чем то, что ты в тяжести. — Она улыбнулась, и все лицо ее осветилось радостью. Эта улыбка озаряла все мое детство, я ее ценила всю жизнь. Подарив мне эту улыбку, Ба сказала: — А уж двойняшки — так хорошо, что поверить боюсь.
Она снова посерьезнела.
— Что такое, Ба? — спросила я.
— У тебя кровь брауни в жилах, дитятко, а теперь один твой ребенок родится с кровью слуа, да и у Мрака в крови чего только не намешано. — Она покосилась на ночных летунов, облепивших стены.
Я понимала ее тревогу. У меня внутри сейчас вызревал весьма многообещающий генетический коктейль. Я этому могла только радоваться, но тревога, написанная на лице Ба, мне сейчас была нужна меньше всего.
Она вздрогнула, как от внезапного холода.
— Я теперь в тайны Золотого двора не вхожа, но догадываюсь, что Кэйр за такое дело предложили нечто, чего ей страстно хочется. Она моей жизнью рискнула, выставив меня на этих двоих. — И она снова ткнула в них пальцем.
Подумав, я поняла, что она полностью права. Шансы, что она причинит Дойлю и Шолто серьезный вред, были высоки, потому что они не хотели бы сделать больно моей бабушке, а значит, могли промедлить. Но конечно, если бы она поставила в опасность меня или начала бы им по-настоящему угрожать, у них не осталось бы выбора, как только нанести ответный удар.
Я представила мою Ба в противостоянии с Дойлем и царем слуа, и похолодела. Наверное, мысли отразились у меня на лице, потому что Дойль отодвинулся от Ба подальше. Рис ее все еще удерживал на расстоянии от моей постели — точнее, преграждал ей путь, да она и сама не пыталась подойти ко мне. Думаю, она понимала, что стражи какое-то время будут осторожничать на ее счет. И я с ними соглашалась. У чар бывает последействие или отсроченное действие, оно может сохраняться, даже когда материальный носитель удален. Пока чары Кэйр не изучены, мы не можем знать наверняка, для чего они предназначались.
— Но ради чего она решилась бы рискнуть жизнью собственной бабушки? — изумленно спросил Гален.
— Полагаю, я знаю, — сказал Дойль. — Я побывал при Золотом дворе в образе собаки. Даже черных гончаков там считают пока просто собаками. А при собаках говорить никто не стесняется.
