— Но ради чего она решилась бы рискнуть жизнью собственной бабушки? — изумленно спросил Гален.
— Полагаю, я знаю, — сказал Дойль. — Я побывал при Золотом дворе в образе собаки. Даже черных гончаков там считают пока просто собаками. А при собаках говорить никто не стесняется.
— Ты что-нибудь слышал об этих чарах? — спросил Рис.
— Нет, о родственниках Мерри. — Дойль шагнул и взял меня за руку, чему я была благодарна. — При дворе немало тех, кто во внешности Кэйр видит повод не хотеть появления Мерри на троне. — Он поклонился Ба: — Мое мнение совсем иное, но Золотой двор вторую твою внучку считает уродом, да и Мерри не многим лучше, поскольку она слишком похожа на людей. Ее рост и округлости им нравятся не больше, чем лицо Кэйр.
— Самовлюбленные мерзавцы они, Благие, — сказала Ба. — Я среди них столько зим прожила, за принца их вышла, а они все равно мне не простили, что я похожа на брауни. Пошла бы я в отцовскую родню, в людей, они бы, может, лучше ко мне были. Но кровь брауни человеческую побила, и — нет, ничего кроме они не видят!
— Твои близнецы обе красавицы, и кроме цвета глаз и волос совершенные сидхе. Их считают своими, — сказал Дойль.
— Зато внучку ни одну не считают, — сказала Ба.
— Верно, — согласился Дойль.
— А задумался ли кто-нибудь, что у всех отцов, кроме меня, кровь смешанная? — спроси Рис. Он аккуратно держал на отлете руку с зажатой в пальцах сияющей ниткой. Что нам с ней делать теперь?
— Всяк к своему тянется, — заметила Ба.
— Благие разделились, — сказала я. — Кто-то говорит, что если я смогу помочь паре чистокровных сидхе завести ребенка, то за мной пойдут многие из обоих дворов. А другие уверены, что с моей помощью плодовитыми могут стать только смешанные пары, потому что моя собственная кровь не чиста.
Дойл поглаживал мне ладонь большим пальцем. Нервный жест, говоривший, что и сам он об этом задумывался. Как там сказала Ба? Всяк к своему тянется? Может ли быть, что я не настолько сидхе, чтобы помочь чистокровным?
— У тебя кровь, Дойль? — воскликнул Гален. Шагнув к своему капитану, он дотронулся до его спины.
Пальцы окрасились алым.
Дойль не поморщился, не вздрогнул.
— Всего лишь царапина.
— Но откуда?
— Я полагаю, стекло было покрыто каким-то искусственным материалом, — сказал Дойль.
— И поэтому осколок тебя порезал? — спросила я.
— Обычным стеклом я тоже могу порезаться, — ответил Дойль.
— Но не будь этого искусственного покрытия, ты бы уже исцелился?
— Да, ведь порез небольшой.
— Но получил ты его, закрывая собой Мерри, — сказала Ба очень ровным и почти потерявшим акцент голосом. Если она хотела, она могла говорить без акцента, хотя случалось такое нечасто.
— Да, — сказал Дойль, поворачиваясь к ней.
Она проглотила комок.
— У меня устойчивости к магии нужной нет, чтобы остаться при моей Мерри, верно я поняла?
— Против нас направлена магия сидхе, — сказал он.
Она кивнула, и на лице ее появилось выражение глубокого горя.
— Нельзя мне с тобой остаться, дитятко. Я не выстою против того, что меня заставят делать. Я потому из двора-то их ушла. Брауни там прислуга; пока нас не замечают, нам нечего бояться — но в политику брауни соваться не надо.
Я потянулась к ней рукой:
— Ба, прошу…
Рис встал у нее на пути:
— Не надо пока. Нам бы сначала с тем колдовством разобраться.
— Поклялась бы, что не сделаю плохо моей кровиночке, но когда б не Мра… Если б капитан Дойль не заслонил ее, то я б ее порезала вместо его спины.
— Что же такое предложили кузине Мерри? — ужаснулся Гален.
— Да то, сдается, что и мне предложили сотни лет назад, — сказала Ба.
— А что? — спросил Гален.
— Провести ночку, а если повезет затяжелеть, то выйти замуж за знатного Благого. Из них никто к Кэйр не притронется из страха, что ее… уродство испортит им породу. Я-то всего наполовину человек, к сидхе никаким боком не касаюсь. Служила при дворе, как прочие брауни. Но я глядела на Благих и загорелось мне с ними сравняться. Дура была, но своим девочкам я открыла дорогу в сиятельную компанию. Вот только Кэйр всегда оттирали в сторонку, потому что слишком она похожа на свою старую бабку.
— Ба, — сказала я. — Не так всё…
— Нет, детка, я знаю, что у меня за лицо, и знаю, что не всякий сидхе его полюбит. Я такого сидхе не нашла, но я ведь не сидхе. У меня в жилах кровь двора не бежит. Я просто брауни, которой повезло пробраться наверх. А Кэйр одна из них. Как ей тяжко, бедной, смотреть, как другие — с прекрасными их лицами — берут все то, что ей заказано.
— Я знаю, как это больно, когда двор тебя отвергает, — сказал Шолто, — из-за того, что ты недостаточно хорош для постели. Неблагие бежали от меня в страхе, что нарожают монстров.
Ба кивнула и наконец посмотрела ему в глаза.
— Я жалею, что столько тебе наговорила, Властитель Теней. Я лучше прочих понимать должна, как сидхе презирают тех, кого считают ниже себя.
Шолто кивнул.
— Королева звала меня Своей Тварью. Пока я не встретил Мерри, я думал, что доживу до дня, когда стану просто Тварью, как Дойль стал просто Мраком.
Он улыбнулся мне с несколько преждевременной, на мой взгляд, интимностью. Как все же странно — забеременеть после одной-единственной ночи. Но с другой стороны, именно это и случилось ведь с моими родителями? Одна ночь утех, и моя мать оказалась в ловушке нежеланного брака. И провела в нем семь лет, пока ей не разрешили развод.
— Правда твоя, дворы жестоки, хотя мне думалось, что темный двор поприветливей.
— Там шире границы приемлемого, — сказал Дойль, — но границы есть даже у Неблагих.
— Меня считали живым свидетельством упадка сидхе, ведь прежде дети от любого союза походили на родителя-сидхе, — сказал Шолто.
— А мою смертность считали свидетельством того, что сидхе вымирают, — добавила я.
— И теперь именно те двое, кто олицетворял страхи сидхе, возможно, станут нашим спасением, — сказал Дойль.
— Весьма иронично, — заметил Рис.
— Мне пора, дитятко, — сказала Ба.
— Позволь нам прежде разглядеть чары и снять с тебя их след, если он остался, — попросил Дойль.
Она глянула на него без особой симпатии.
— Я не буду к тебе прикасаться, — сказал он. — Это могут сделать Рис и Гален.
Ба глубоко вздохнула: приподнялись и опустились узкие плечи. Потом посмотрела на Дойля смягчившимся, задумчивым взглядом.
— Верно, посмотреть вам надо, хотя не нравится мне, чтобы ты ко мне прикасался. Мне думается, заклятье осталось у меня в голове, а таким мыслям лучше б не застревать надолго. Они растут и ширятся, затмевая ум и сердце.
