За его кромкой лежало нечто, напоминающее бездонную дыру. Разглядеть ее он не мог, но знал, что контур ее не слишком отличается от окружности и что чем глубже, тем больше становился ее радиус.
Он спускался по тропинке, что вилась спиралью, прижимаясь к стене колодца, и все время ощущал напор поднимающегося из глубины теплого воздуха. Искусственной была эта тропа, это чувствовалось, несмотря на ее крутизну. Была она узкой и опасной; во многих местах пересекали ее трещины, а местами загромождали каменные обломки. Но ее неизменный, поворачивающий направо уклон выявлял план и цель в ее существовании.
Осторожно спускался он по этой тропе. Слева от него была стена. Справа — ничего.
Прошло, как ему показалось, века полтора, и он увидел далеко под собой крошечный мерцающий огонек, висящий прямо в воздухе.
Изгиб стены, однако, продолжал искривлять его путь, и вскоре светлячок этот оказался уже под ним и чуть-чуть правее.
Еще один поворот тропы, и он замигал прямо по ходу.
Когда он проходил мимо ниши в стене, в которой таилось пламя, в мозгу у него вскричал неведомый голос;
— Освободи меня, хозяин, и я положу к твоим ногам весь мир!
Но он даже не замедлился, даже не взглянул на подобие лица, промелькнувшее внутри ниши.
В океане мрака, раскинувшемся у его ног, теперь были видны и другие огоньки, с каждым шагом плавало их во тьме все больше и больше.
Колодец продолжал расширяться. Он наполнился сверкающими, мерцающими, словно пламя, огнями, но это не было пламя; наполнился формами, лицами, полузабытыми образами. И из каждого, когда он проходил мимо, поднимался крик:
— Освободи меня! Освободи меня!
Но он не останавливался.
Он спустился на дно колодца и пересек его, пробираясь между обломками камней и скал, перешагивая через змеящиеся в каменном полу трещины. Наконец он добрался до противоположной стены, перед которой плясало огромное оранжевое пламя.
При его приближении стало оно вишневым, а когда он остановился перед ним — синим, как сердцевина сапфира.
Вдвойне было оно выше, чем он; оно пульсировало, колебалось; иногда оттуда в его направлении вырывался язык пламени, но тут же втягивался назад, словно натыкаясь на невидимый барьер.
Спускаясь, он миновал уже бесчисленное множество огней, и однако он знал, что еще больше таится их в пещерах под дном колодца.
Каждый огонь, мимо которого проходил он по пути вниз, взывал к нему, пользуясь своими собственными средствами коммуникации, и в мозгу его назойливо бились одни и те же слова: запугивающие и умоляющие, обещающие все на свете. Но из этого, самого большого синего пламени не донеслось ни слова. Никакая форма не изгибалась, не вращалась, дразня лживыми посулами, в его ослепительной сердцевине.
Он зажег новый факел и воткнул его в расщелину между двух скал.
— Итак, Ненавистный, ты вернулся!
Слова падали на него, как удары плети. Взяв себя в руки, он взглянул прямо в синее пламя и спросил в ответ:
— Тебя зовут Тарака?
— Тому, кто заточил меня здесь, следовало бы знать, как меня зовут, — пришли в ответ слова. — Не думай, Сиддхартха, что коли ты носишь другое тело, то можешь остаться неузнанным. Я смотрю прямо на потоки энергии, которые и составляют твое существо, а не на плоть, которая маскирует их.
— Ясно, — ответил тот.
— Ты пришел посмеяться надо мной в моем заточении?
— Разве смеялся я над тобой во дни Обуздания?
— Нет, ты не смеялся.
— Я сделал то, что должно было быть сделано для безопасности моего народа. Мало было людей, и слабы они были. Твоя же раса набросилась на них и их бы уничтожила.
— Ты украл у нас наш мир, Сиддхартха. Ты обуздал и приковал нас здесь. Какому новому унижению собираешься ты подвергнуть нас?
— Быть может, найдется способ кое-что возместить.
— Чего ты хочешь?
— Союзников.
— Ты хочешь, чтобы мы вступили на твоей стороне в борьбу?
— Именно.
— А когда все закончится, ты вновь попробуешь заточить нас?
— Нет, если до того нам удастся прийти к приемлемому соглашению.
— Назови свои условия, — сказало пламя.
— В былые дни твой народ разгуливал — видимый или невидимый — по улицам Небесного Града.
— Да, так оно и было.
— Теперь он укреплен значительно лучше.
— В чем это выражается?
— Вишну-Хранитель и Яма-Дхарма, Повелитель Смерти, покрыли все Небеса — а не только Град, как было в стародавние времена, — каким-то, как говорят, непроницаемым сводом.
— Непроницаемых сводов не бывает.
— Я повторяю только то, что слышал.
— В Град ведет много путей, Князь Сиддхартха.
— Отыщи мне их все.
— Это и будет ценой моей свободы?
— Твоей личной свободы — да.
— А для других из нас?
— В обмен на их свободу вы все должны согласиться помочь мне в осаде Града — и взять его.
— Освободи нас, и Небеса падут!
— Ты говоришь за всех?
— Я Тарака. Я говорю за всех.
— А какую гарантию ты, Тарака, дашь, что этот договор будет выполнен?
— Мое слово? Я был бы счастлив поклясться чем-либо, только назови.
— Готовность клясться чем угодно — не самое обнадеживающее качество, когда идет торговля. К тому же, твоя сила в любой сделке становится слабостью. Ты настолько силен, что не можешь гарантировать любой другой силе контроль над собой. Ты не веришь в богов, которыми мог бы поклясться. В чести у тебя только игорные долги, но у нас здесь для игры нет ни мотивов, ни возможностей.
— Но ты же обладаешь силой, способной контролировать нас.
— По отдельности — возможно. Но не всех сразу.
— Да, это и в самом деле сложная проблема, — сказал Тарака. — Я бы отдал за свободу все, что имею, но имею я только силу — чистую силу, по самой своей сути непередаваемую. Большая сила могла бы подчинить ее, но это не выход. Я и в самом деле не знаю, как дать тебе достаточные гарантии, что я выполню свои обещания. На твоем месте я бы ни за что не доверил мне.
— Да, налицо некая дилемма. Ладно, я освобожу тебя — тебя одного, — чтобы ты слетал на Полюс и разведал все, что касается защиты Небес. Я же в твое отсутствие еще поразмыслю над этой проблемой. Призадумайся и ты, и, может быть, когда ты вернешься, мы сумеем заключить взаимовыгодное соглашение.
— Согласен! Сними же с меня это проклятие!
— Узнай же мою мощь, Тарака, — сказал пришелец. — Коли я обуздал тебя, так могу и спустить — вот!
И пламя вскипело, выплеснулось от стены вперед.
Оно скрутилось в огненный шар и принялось бешено кружить по колодцу, напоминая собой комету; оно пылало, как крохотное солнце, разгоняя вековечный мрак; оно беспрерывно меняло свой цвет, и скалы сверкали то жутко, то заманчиво.
