Жизнь в лагере текла своим чередом. За тёмной ночью наступил долгий тёмный день, который все стремились использовать с наибольшей пользой. Первый переход выявил многие проблемы, начиная от потерянных конями подков, до стёртых неудобной обувью ног пехотинцев, плохо закреплённых колёс телег и слишком тяжёлых лат на плечах рыцарей, которые в угоду воинственному облику не спешили снимать их. На разных концах луга раздавался стук молотов о наковальни, где-то мычали коровы, которых гнали в обозе в качестве живых консервов, лаяли собаки, шумели у ручья прачки, стиравшие рубахи для придворных, орали сержанты, пытаясь выгнать своих подчинённых из шатров, чтоб провести скорый смотр амуниции и оружия. На кострах грелись котлы с похлёбкой, слуги начищали оружие и латы рыцарей, сопровождавшие войско башмачники прилаживали на стоптанные башмаки пехотинцев новые подмётки. Кое-где между палатками были устроены небольшие площадки, окружённые воткнутыми в землю горящими факелами, где солдаты и офицеры оттачивали своё боевое мастерство, соревнуясь в поединках на копьях и мечах.
И среди всего этого оживления метались по лагерю сыщики тайной полиции, опрашивая причастных и обыскивая в поисках изменника шатры и телеги. Все добытые сведения они несли в белый шатёр барона де Грамона. Тот, словно не замечая усталости, лично допрашивал тех, кто мог что-то знать о командоре де Мариньи или его опасных разговорах, или читал донесения, только что вышедшие из-под пера усердно работавших тут же писцов, которым их диктовали сыщики.
Только ближе к ночи барон, наконец, смог подняться из-за своего стола, прошёлся по шатру меж складных столиков писцов, потирая затекшую поясницу и, печально окинув взглядом их склонённые головы, направился на доклад к королю.
Ричард принял его в своём кабинете, где просматривал отчёты интендантов о присланной городами дани. Увы, пока она была собрана и доставлена не в полном объёме, что не добавляло ему благодушия. Мрачно взглянув на де Грамона, он указал ему на низкую скамеечку возле стола, в иное время предназначенную для пажа. Барон не обиделся и сел, с удовольствием вытянув ноги.
— Итак, вы его не нашли, — хмуро кивнул Ричард.
— Нет, мы обыскали весь лагерь, но не нашли его. Кроме того, мы тщательно допросили всех, кто мог быть причастен к его подрывной деятельности.
— И что?
— Тоже ничего. Никто не подтвердил, что слышал от командора де Мариньи подобные речи. Мы допросили королевских гвардейцев, тех, что прибыли вместе с ним и до него с известной вам планеты. Они все поголовно слово в слово повторяют содержание Канона Монморанси и говорят, что ничего иного о правлении на этой планете им неизвестно. Когда я изложил им суть высказываний де Мариньи, они были искренне удивлены и категоричны в своей уверенности, что это полная чушь, и они впервые слышат что-то подобное. Либо они все талантливые актёры, либо они, действительно, никогда не слышали ничего подобного от де Мариньи или кого-то другого. Разве что гвардеец Маршан, рассказал, что вчера де Мариньи в шутку говорил что-то такое в присутствие Бризона, но когда гвардеец Валуа сказал, что это не всерьёз, де Мариньи признал, что шутил, или что-то в этом роде. Валуа это подтвердил, сказав, что его приятель, скорее всего, пытался подловить Маршана этой ложью, но потом признался в этом.
— А что с рыцарями из отряда де Сегюра? — спросил король.
— Они заявили, что де Мариньи вообще никогда не рассказывал о своём прошлом, больше молчал и лишь отвечал на вопросы, но у этих людей не принято интересоваться чужими секретами, если это не нужно для дела. Де Сегюр воспринял весь рассказ об измене своего подчинённого с недоверием, сказав, что подобную чушь мог выдумать только какой-нибудь сумасшедший бродячий философ, но не благородный рыцарь, каким он знает командора. Барон Делвин-Элидир также рассказал, что довольно много общался с командором де Мариньи с того времени, как встретил его по дороге в Сен-Марко. Ничего о формах правления в других мирах и о судьбах королевской династии здесь и там он никогда не говорил.
— Вы что, пытаетесь убедить меня в том, что измены не было? — нахмурился король.
— Я докладываю о результатах расследования. При этом я выяснил, что единственным человеком, который слышал опасные речи от де Мариньи, был Альфонс Бризон. Свидетелей этому не было.
— То есть он солгал?
— Он настаивает на том, что говорит правду, хотя не отрицает, что намеренно расспрашивал командора об этом, чтоб убедиться в том, что тот настроен на измену.
— И что?
— Не знаю, ваше величество. Я бы счёл, что мальчишка сам выдумал эту историю, чтоб выслужиться в глазах покровительствующего ему Монтре или ваших.
— О, я ждал этого! Теперь вы пытаетесь приплести сюда Монтре! Я же знаю о ваших склоках при дворе!
— Я не отрицаю, что нахожусь в конфронтации с виконтом, как, впрочем, и он со мной. Хочу только обратить внимание, что так же он находится в некой конфронтации и с другими лицами, втянутыми в эту историю, а его протеже не настолько умён, чтоб самостоятельно выдумать эту ложь.
— Вы хотите сказать, что Бризон специально оговорил командора де Мариньи, чтоб бросить на него тень?
— Не совсем на него, — печально вздохнул Рене и поёрзал на неудобной скамеечке. — Если подумать, то командор де Мариньи — удобная мишень потому, что у нас никто его толком не знает, он прибыл из луара, но при этом связан с бароном Делвин-Элидиром, поскольку жил у него, и бароном де Сегюром, у которого служит в отряде, и который состоит под моим началом и началом графа Раймунда. Партия Делвин-Элидира сейчас вполне уже сложилась и становится всё более влиятельной, поскольку барон умело направляет действия и устремления своих соратников в русло сотрудничества с королевской властью. Ну, а партия Вайолета уже давно является головной болью для виконта.
— Это серьёзное обвинение, — строго заметил король.
— Я никого не обвиняю, я лишь рассуждаю, ваше величество, — невозмутимо возразил Рене. — Возможно, мальчишка просто слышал от кого-то при дворе эти опасные россказни, или наслушался их от бродяг в имении Блуа, и оговорил командора де Мариньи в надежде добиться расположения вашего величества. Тогда виконт Монтре является лишь невольной жертвой своего расположения к нему.
— Вот как, — мрачно кивнул Ричард. — А с чего ж это де Мариньи сбежал, если он невиновен?
— В том то и дело, ваше величество, — снова вздохнул де Грамон, — что мы не нашли никаких свидетельств того, что он сбежал, кроме его отсутствия.
— А этого мало?
— Отсутствие можно объяснить и другим способом. Например, что его выманили из шатра ночью, убили, а труп уничтожили, бросили в печь кузнеца или зарыли где-нибудь в отхожем месте, где естественная вонь скроет запах гниения тела. Видите ли, ваше величество, мы опросили всех, кто стоял на постах и патрулировал вокруг лагеря этой ночью. Они показали, что ни один человек, кроме имеющих специальные пропуска, не покидал лагерь. Все вещи де Мариньи, его доспехи, весьма дорогая одежда, тяжёлый меч, драгоценности, в том числе, золотой, отделанный эмалью пояс и шитая золотом перевязь, остались на месте. Его конь спокойно пасётся на лугу вместе с другими. Его сослуживцы видели, как он ложился спать, но не видели, как он уходил. Его животное тоже пропало.
— Что за животное? — нахмурился король.
— Кот какой-то очень редкой породы, который во время перехода спал в корзине на крупе лошади. Корзина стоит в шатре, но кот исчез и его никто не видел. Возможно, он тоже убит.
Король задумался, постукивая пальцами по столешнице.
— А если он всё же как-то выбрался за пределы лагеря? — наконец, спросил он.
— Не представляю, как. Офицеры охраны несколько раз за ночь проверяют посты и патрули. Пароль и отзыв известны только тем, кто связан с охраной лагеря. Никто из отряда де Сегюра, да и он сам, не знает ничего о размещении патрулей, порядке патрулирования, паролях и отзывах. Де Мариньи этого тоже знать не мог. Он всё равно бы наткнулся на стражников, особенно учитывая, что впервые попал в нашу армию и пока не знает царящих в ней порядков. Уходя, он наверняка прихватил бы если не одежду, то драгоценности.
