Коричневый дом, о котором фон Риттеру приходилось только слышать, буквально поразил его величием своих архитектурных форм и необычностью убранства.
– И красота никакой Золотой Пирамиды Жизни Страны атлантов сравниться этим великолепием не может, – вырвалось у барона, когда, в сопровождении все того же Шауба, они с Крозеттом проходили через Мраморный зал.
– Какой пирамиды? – приостановился от удивления личный адъютант фюрера.
– Пирамиды Жизни, – охотно объяснил барон. И лишь когдаШауб переспросил: «И эта пирамида находится в Стране атлантов?» – понял, что сболтнул лишнее.
– Только вы об этой пирамиде не слышали, господа, – резким голосом предупредил он. – Считайте это притчей из морского фольклора.
– А, – простодушно согласился Шауб, – вот и я удивился: – Причем тут пирамиды, если судно пришло из Антарктики?!
* * *
Первым фюрер пригласил в кабинет командира «Швабенланда», и Крозетту пришлось ждать своей очереди очень долго. Прежде чем задать фон Риттеру хотя бы один вопрос, Гитлер внимательнейшим образом прочел отпечатанный на пишущей машинке официальный отчет, в котором, естественно, ни слова не молвилось о посещении Внутреннего Мира; бережно разгладил последний листик его и, только теперь взглянув на лежавший в нише бокового столика магнитофон, поднял глаза на капитана цур зес.
– Так о чем вы все это время молчали, капитан? Говорите, говорите же, черт возьми!Что вы испытываете мое терпение? Рассказ получился долгим и нервным. Фюрер множество раз прерывал его, подолгу расспрашивал о его впечатлении от встреч с Посланником Шамбалы, заставлял пересказывать отдельные эпизоды встречи с членами Высшего Совета Страны атлантов, очень скрупулезно, подобно дотошному следователю, выспрашивал обо всем, что могло касаться лично его, фюрера.
Чем дальше углублялся фон Риттер в свои воспоминания, тем яснее открывал для себя то странное обстоятельство, на которое раньше, пребывая под впечатлением от необычности путешествия в подземный эдем, просто не обращал внимания. Открывалась странная и нелицеприятная картина: оказывается, ни Консул, ни Эфирный Наставник, ни, тем более, члены Высшего Совета Страны атлантов вообще не ннтересовались жизнью их фюрера, способами его правления, его здоровьем и планами на будущее. Особенно это стало очевидным для барона, когда, будучи не в силах сдерживать себя, фюрер в очередной раз раздраженно прервал его:
– Но Правитель, этот их, так называемый Правитель Внутреннего Мира, он что, тоже не интересовался, ни моими взглядами, ни планами? Не высказывал никакого желания встретиться со мной?
– Нет, мой фюрер. Я не могу идти против истины. Ни Правитель, ни другие члены Высшего Совета не говорили ничего такого, что требовало бы согласования с вами или же касалось бы лично вас.
– Тогда почему вы не объяснили им, барон, что в этой стране, в этом, - врубался он костяшкой указательного пальца в стол, – нормальном земном мире все происходит так, как решу я, фюрер, а не так, как возжелают эти антарктические кроты?!
Я пытался, мой фюрер. Особенно когда речь шла о руководстве Рейх-Атлантиды.
– Вот-вот, вернитесь еще раз к тому, что они говорили о руководстве Рейх-Атлантиды.
– Как я уже говорил…
– Можете считать, что пока вы еще и слова не произнесли, капитан цур зее! Поэтому говорите, говорите, не упуская ни малейших подробностей!
Услышав свой чин в таком, почти саркастическом, произношении, барон поневоле вздрогнул. Он хорошо помнил примету которую высшие офицеры Кригсмарине и вермахта передавали из уст в уста: если, впадая в раздражение, фюрер вдруг начинает обращаться к офицеру с саркастическим упоминанием о его чине – значит, жди разжалования. В лучшем случае, фюрер возьмет его имя на заметку, чтобы потом долго не повышать данного офицера в чине. Причем в злопамятстве своем фюрер был уникален.
Единственное, что спасало сейчас фон Риттера что начальником базы, а следовательно, правителем Рейх-Атлантиды был назван не он, а барон фон Готт, Ему даже трудно было представить себе, как бы он чувствовал себя в эти минуты, называя в качестве первого лица подземного рейха самого себя.
Правда, к чести фон Риттера, у него хватило мужества не злорадствовать по поводу назначения фон Готта и не пытаться хоть как-то очернить его в глазах фюрера. Наоборот, самые лестные отзывы; жаль только, что сам фон Готт не может засвидетельствовать проявление такого рыцарского благородства. Вот именно, благородства. Особенно если учесть, что при одном упоминании имени фон Готта фюрер начинал конвульсивно подергиваться.
– И все же, капитан цур зее, – вновь впился в него взглядом вождь нации, – почему был избран именно барон фон Готт?
– Очевидно, потому, что Посланник Шамбалы и Правитель Внутреннего Мира, были прекрасно осведомлены о его арктических исследованиях.
– Но вы тоже слывете у нас полярником. И многие другие.
– Мне отводится роль начальника службы безопасности. – Только страх перед фюрером не позволил фон Риггеру признаться, что на самом деле ему отводилась иная роль – быть духовным лидером рейх-атлантов. Но не мог же он признаться сейчас в этом!
– Тогда как объяснить, что доступ во Внутренний Мир был открыт только вам, и именно вам, а не барону фон Готту? – неожиданно стукнул кулаком по столу Гитлер.
Барон не мог знать о том, что перед отправкой экспедиции в этом кабинете побывал сам Посланник Шамбалы и что разговор с ним у фюрера тоже не удался. Тем не менее, полярник почувствовал, что раздражение фюрера вызвано не только самоуправством Правителя Внутреннего Мира, позволяющего себе решать за фюрера рейха – кому править в подземном мире Новой Швабии, а кому нет.
Барону Альфреду фон Риттеру вдруг явственно открылась тайная подоплека всего того, что происходит вокруг Рейх-Атлантиды: фюрер почувствовал, что Высшие Посвященные Шамбалы отворачиваются от него, что он теряет былой авторитет; что тибетские, гималайские или какие-то еще учителя, перестают ставить на него как на политика и вершителя судеб народов. Что сейчас, выслушивая его рассказ, Гитлер чувствует себя так, как чувствовал себя Наполеон после поражения в России. Когда он понял, что удача и боги отвернулись от него и шел к своему Ватерлоо, как к спасительной пропасти.
– Вы запомнили то место в Антарктиде, в котором атланты выпустили вас на поверхность?
– Нет.
– Почему? – вдруг каким-то упавшим голосом спросил Гитлер.
– Просто так запомнить его невозможно было, ведь это происходило где-то в глубинах ледового континента, где нет никаких городов, маяков и прочих ориентиров. – почувствовал фон Риттер, что и в нем тоже накапливается раздражение, только его раздражение продиктовано его аристократической родовой гордостью.
