— Буду чрезвычайно вам признателен, если вы представите меня ему, — сказал я секретарю.
— Конечно, — ответил он. — Но помните: просто мистер Мэпп.
Мы подошли, и он представил его мне под этим именем.
Почетный член бросил на меня быстрый взгляд поверх книги и изящным жестом протянул руку — никогда мне не доводилось пожимать такую крепкую мозолистую руку. Когда секретарь удалился, я без обиняков выпалил:
— Я только что услышал о вас нечто интересное.
— Не уверен, что это действительно интересно, — отозвался Атлас. — Моя история скорее скучна. Не знаю, что может быть любопытного в исполнении бесконечных обязанностей изо дня в день…
— По-моему, это как раз очень интересно, — вставил я.
— Вы ошибаетесь, — сказал Атлас.
— А что же произошло? — спросил я.
— Произошло? — переспросил он.
— Ну да. Почему вы оставили свой пост?
— Слишком большое место в мире заняла наука, — ответил он. — Слишком большое. Никто на моем месте не справился бы в этих условиях. Нельзя сбросить с себя груз ответственности за множество других людей; это просто невозможно. Но когда никто не желает, чтобы ты и впредь нес этот груз, когда никто в целом мире этого не хочет, дело другое. Понимаете, что я имею в виду? Я просто сбросил его с плеч долой и ушел.
— То есть, вы сбросили с плеч мир? — переспросил я.
— Да, — ответил он. — Не без колебаний, не без серьезных раздумий. И когда сделал это, должен признаться, был глубоко поражен; в высшей степени поражен — увидев, что произошло.
— А что же произошло?
— Попросту ничего, — ответил он. — Вообще ничего.
— И как вы это объясняете? — спросил я.
— Наука возобладала в мире, — сказал он. — Вот вы, к примеру, тоже ведь не заметили никакой разницы?
Мне не хотелось говорить, будто я ничего не заметил. Когда низверженный монарх или диктатор спрашивает, заметил ли ты, что изменилось после его падения, не так-то легко мгновенно выпалить, что мол, нет, ничего не заметил. То же самое с богом.
— Я читал, что случилось землетрясение, даже два, — протянул я.
— Очень может быть, — сказал он. Мне показалось, что он воспринял мой ответ с некоторым облегчением.
— Вам, должно быть, грустно, — предположил я, — столько времени вы держали мир на своих плечах…
— Мне было очень холодно, — сказал он.
— Холодно?
— Вот тут, на шее, у меня как раз располагался Южный полюс, — сказал Атлас. — И руки всегда были мокрыми.
Я не понял, при чем тут руки.
— Руки? — повторил я.
— Да, они держали два океана, — пояснил Атлас.
Он умолк. Чтобы продолжить разговор, я сказал первое, что пришло в голову. Реплика моя прервала молчание. Перед моим мысленным взором встали картины, которые я когда-то видел.
— Должно быть, колени у вас очень уставали, — сказал я.
— Колени? — удивился он, пройдясь ладонью по правому колену.
— Да нет, не особенно.
— А во что вы опирались коленями? — спросил я.
— Да ни во что, — ответил он. — Особо ни во что.
Он сложил вместе кончики пальцев и задумчиво посмотрел прямо перед собой.
— Да, я просто поднялся и сбросил его с плеч долой, — сказал он.
— Да, понимаю, — кивнул я.
В моих словах не было ничего примечательного, но, видно, что-то в моем тоне заставило его резко обернуться ко мне.
— Скажите честно, — задал он вопрос. — Только честно. На ваш взгляд, я поступил правильно?
— Честно?
— Да, скажите, что вы думаете, — повторил Атлас. — Будьте так добры. Сделайте одолжение.
— Если честно, — ответил я, — мне не очень-то нравится, как обстоят дела в мире. Совсем не нравится. И я не согласен с тем, будто ваш поступок ничего не изменил. Откровенно говоря, я считаю, что вам следует вернуться к своим обязанностям.
Он вздохнул, будто соглашаясь с моим ответом, хотя его слова противоречили тому, что я сказал.
— Слишком для этого много в мире науки.
— Это его, мира, проблемы, — возразил я. — А ваше дело — восстановить порядок.
Он опять вздохнул, и во взгляде его было столько тоски, что я испугался — мне показалось, что я только еще больше расстроил его. Я встал, поклонился и ушел, а поскольку он раньше был богом, то, уходя, я пятился, и лицо мое было обращено к нему.
Больше я никогда не встречал его в клубе; а поскольку вскоре он покинул Лондон, я так и не узнал, как он решил поступить.
Эксперимент
Перевод Н. Цыркун
Однажды зашел у нас в клубе разговор о преступлениях без наказания, и некто по имени Смуэн подытожил все наши истории такими словами:
— Мне известен случай беспримерного убийства, совершенного человеком, оставшимся безнаказанным. Более бесчеловечного преступления и представить себе невозможно, а между тем этот парень даже не предстал перед судом.
— Что же он сделал? — спросил кто-то.
— Он живьем содрал кожу с человека, — сказал Смуэн.
Невероятно! — воскликнули мы в один голос.
И он поведал нам свою историю.
— Случилось это где-то на Мурманском берегу, — начал Смуэн. — Он снял кожу с живого человека ни за что ни про что. Я услыхал про это из первых уст от одного человека, во время плавания на корабле, в курительной комнате.
— И как же сам-то рассказчик впутался в эту историю? — спросил я.
— Это случилось ночью, в глухом месте; пять человек слышали крики, и все пятеро отказались дать свидетельские показания.
— И отказали в помощи человеку, которому грозила неминуемая смерть?
— Да, и это тоже, — ответил Смуэн.
— Да что же они за люди! — наперебой воскликнули мы.
— То были епископ с женой, — ответил Смуэн, — и охотник с женой и дочерью, которые тоже были охотниками.
— И ни один из них не пришел на помощь?
— Ни один, — сказал Смуэн.
— Непорядочно, — заметил кто-то.
— Действительно, непорядочно, — поддакнул другой. А остальные промолчали, ожидая продолжения рассказа.
— Человек в курительной комнате на борту русского корабля сказал, что сделал это один из тех чудаков, которые вечно попадают во всякие переделки. Звали его Салкен. На Поморские кресты его привели слухи о том, будто с морских котиков снимают шкуру живьем. Он познакомился с неким Гоунзом, который промышлял котиков, и спросил, правда ли это. Разговор шел в гостинице, после пары стаканчиков виски. Не знаю, что ответил ему Гоунз; мне известно лишь то, что он потом сказал Гоунзу.
Так вот, не знаю, подтвердил ли Гоунз, будто шкуру с котиков действительно снимают живьем или нет, но что он точно сказал, так это то, будто мех при этом хорошо сохраняется, а котики, конечно, испытывают боль, но не очень сильную. И вот эти слова, должно быть, сильно заинтриговали Салкена, так крепко засели ему в голову, что ни о чем другом он и думать не мог. Знаете, как бывает с одержимыми какой-то одной идеей. Говорят, он то и дело бормотал себе под нос: «Я должен это проверить».
