— Да ну тебя! Что — трудно ответить? — разозлился Торстен.
— Так я тебе и отвечаю. Не обманывал я его.
— То есть как это — не обманывал? — от удивления Торстен даже приподнялся.
— А так. Я же не говорил, что не буду пытаться сбежать. Каждое мое слово было правдой. Не сумей я раньше перерезать горцев, пришлось бы им помогать освобождать скаренного пленника. А стоило попытаться привлечь внимание охраны — закопали бы меня в одной могиле с варварами, никто и не подумал бы разбираться, — Кель с усмешкой посмотрел на ошарашенного друга.
Обитая железом дверь отворилась, и внутрь зашел Керит. Увидев, что командира никто не охраняет, а камера так и осталась открытой, пленники воспрянули духом, но гвардеец был мрачен.
— Один из септимов хоть и с трудом, но узнал меня. Так что я разговаривал сразу с тысячником. Мы теперь вне подозрений, — Керит внезапно замолчал.
— Похоже, что есть и плохие новости, — прямо спросил Кель.
— Да. Квинт рассказал о том, что тут произошло после нашего ухода, — мрачно обронил гвардеец. — Догадываетесь, о чем я?
— Скаренная сука! — Кель с яростью пнул жалобно заскрипевший топчан. Ритал чаще задышал и впился глазами в лицо Керита, а вот Торстен лишь недоуменно посмотрел на своих друзей.
— Да, вы правильно поняли. Отец этой вашей леди Гейрэ не успокоился. Он был уверен, что с ее смертью дело нечисто, и добился, чтобы сюда прислали мага, — заметив недоумение на лице солдат, Керит недовольно дернул щекой и поправился. — Ну, если хотите — не мага, а адепта, хотя какая разница. Главное, что он оказался специалистом по разуму и легко разговорил ту половину вашего тавта, что не отправилась в рейд. Так что о том, как вы убили своего октата, теперь известно в малейших подробностях.
— Уже? — тихо прошептал Ритал и как-то разом сгорбился.
— Да, — гвардеец сразу понял, о чем его спрашивает изуродованный солдат. — Всех бойцов вашего отряда повесили.
Торстен сидел, словно оглушенный. В голове не укладывалось, что из всего тавта в живых осталось лишь трое человек, сидящих здесь. Впрочем, надолго ли?
На Ритала было жалко смотреть. Он прекрасно помнил, чья рука оборвала жизнь леди Гейрэ, и, похоже, винил себя во всем. По изуродованному лицу, оставляя влажные дорожки, скатились первые слезы.
— Мы уже не успеем уйти из лагеря? — с тоской спросил Кель, стиснув кулаки.
— Успеете. Никто из ваших знакомых нам не встретился, да и трудно вас сейчас узнать. Я соврал, что спаслись только гвардейцы из моего отряда, — Керит оценивающе смотрел на солдат, словно что-то для себя решая.
— Я не побегу, — скрежещущий голос Ритала сейчас показался особенно жутким. — Пускай вешают.
— Почему вы ее убили? — внезапно спросил Керит.
— Она сошла с ума, — Торстен смело посмотрел в глаза гвардейцу. — Нарушила приказ. Устроила бойню. Решила идти вглубь земель горцев, чтобы выжигать их селения. Размахивала оружием и грозилась заявить, что виконта и его охрану мы убили самовольно. Не подчинись мы ей — в лагере она добилась бы нашей смерти. У нас не было выхода.
— Я так и думал, — кивнул в такт собственным мыслям Керит. — Есть еще один выход помимо бегства. Гвардия.
Трое бывших пленников с удивлением смотрели на октата, а тот, разглядывая их ошарашенные лица, не удержался от улыбки.
— Со своими командирами я договорюсь — они мне и так сильно задолжали за этот рейд, — Керит зло усмехнулся. — Здесь никто и не узнает, что вы живы. До отца вашей фурии не дойдет ни малейших слухов. Все детали беру на себя.
— Гвардия, Сплав… — медленно произнес Ритал, словно пробуя слова на вкус. — Почту за честь.
— Я согласен, — Торстен ни секунды не колебался, словно этот выбор уже был давно предопределен судьбой. Он почувствовал необычайное спокойствие, а на душе посветлело.
— Ну а я уж тем более. Куда вас одних отпускать, — ухмыльнулся Кель.
— Буду рад взять вас в свой тавт, — тепло улыбнулся Керит и пожал каждому руку.
Кель внезапно захохотал. Остальные с недоумением смотрели на него.
— Чего смешного-то? — Торстен с подозрением покосился на друга, опасаясь, что его разум не выдержал испытаний последних дней.
— А вы на себя посмотрите, гвардейцы недоделанные! Да нам только от грязи неделю отмываться, а вшей и за месяц не вытравим, — опять расхохотался Кель и на этот раз к нему присоединились остальные.
Из груди Винстона вырвался стон. Он тяжело дышал, а голова раскалывалась. Внизу проносились горные вершины, но против обыкновения полет не доставлял ни малейшего удовольствия. Сзади стонал рассекаемый радужными крыльями теплый летний воздух, и от этого звука голова болела еще больше.
Магических сил оставалось совсем чуть-чуть, и юноша летел медленно, стараясь продержаться в воздухе как можно дольше. Он уже понял, что сильно переоценил свои возможности и теперь расплачивается за самоуверенность.
С ним поравнялся неспешно парящий орел. Властелин горных вершин с удивлением разглядывал неизвестное существо, а Винстон с завистью смотрел на сильную и гордую птицу. Орел был по-настоящему свободен. Он был полновластным хозяином небес. Он был рожден парить в вышине. Его полет не зависел от быстро таящих магических сил.
Последний год обучения в Конд'аэре пролетел быстро. По настоянию своего наставника помимо традиционных для специализации гонца Винстону пришлось штудировать и множество других дисциплин. Ему не раз приходилось сиживать на занятиях лекарей, теоретиков, боевых магов и даже погодников. Не прекращались и регулярные уроки у скайрэ Рут'аэра.
А вот к астральной магии к разочарованию наставника у Винстона особых способностей не оказалось. Кое-какие азы он освоил, но не более того. В конце концов скайрэ Рут'аэр решил, что лучше сосредоточиться на том, что дается юноше лучше всего и оставить астральную магию до лучших времен.
Великий маг, судя по всему, всерьез решил вырастить из Винстона универсала. Ни в малейшей степени не интересуясь мнением юноши, он буквально пичкал его знаниями. С разрешения ректора университета наставник полностью перекроил учебный план будущего адепта воздуха. При этом, как сетовал Винстон друзьям, скайрэ Рут'аэр похоже даже не слышал о том, что такое свободное время.
Сам Винстон за последний год уже порядком подустал от бесконечных занятий, экспериментов и медитаций. Он был по-прежнему любознателен и трудолюбив, но теперь хотел сам решать чем и когда заниматься. Многое из того, что ему приходилось изучать, нисколько не интересовало юношу.
