Свет твоей веры сильнее мрака в твоей крови, часто говорил ему Деррег, и чаще всего Васен верил этим словам. Но иногда, пробуждаясь от очередного сна об Эревисе и сидя в одиночестве, в компании собственной тени, проводя время с тьмой, которая, как он чувствовал, таилась у краёв его жизни, он начинал в этом сомневаться. Жизнь Эревиса преследовала Васена; наследие Васена разрушало его надежды. Иногда он чувствовал, что обречён жить в истории, написанной кем–то иным, что неспособен перевернуть страницу, чтобы перейти к своей собственной жизни. Окружавшие его тени, от которых не было спасения, и были историей его жизни.
Напиши историю.
Что это вообще значило?
Деррег часто говорил ему, что Васен должен готовить себя, и тренировал его с таким пристрастием, что детство Васена вовсе не было детством. Это была сплошная тренировка ума, тела и духа с тех самых пор, как он был мальчишкой.
— Готовить себя к чему? — постоянно спрашивал за эти годы Васен.
— К тому, что грядет, чем бы оно ни было, — мягко отвечал Деррег, и беспокойство в его глазах говорило громче слов. — И ты не должен потерпеть поражение.
А теперь Эревис повторял слова Деррега во сне Васена. Голоса двух отцов, одного — по крови, второго — по зову сердца, слились в едином требовании.
Ты не должен потерпеть поражение.
Он посмотрел на символ на стене над очагом, пылающее солнце над расцветающей красной розой.
— Не потерплю, — сказал он. Что бы ни случилось, он справится с этим. И не потерпит неудачи.
Громкий стук в дверь испугал его. Как всегда, когда Васен испытывал острые эмоции, тени потекли с его кожи.
— Одну секунду, — крикнул он.
Он встал, и от утреннего мороза кожа снова покрылась пупырышками. Огонь в очаге сгорел, оставив лишь угли да золу. Он натянул рубаху, надел свой священный символ, плеснул водой из умывального таза на лицо, и преодолел несколько шагов к двери своей маленькой кельи. Он открыл дверь и заморгал от удивления.
Там стоял Оракул, его красные, оранжевые и жёлтые одежды мягко сияли. Глаза Оракула затянула сплошная оранжевая пелена транса. Сияющее платиновое солнце с вырастающей в цетре розой висело на цепочке вокруг тонкой шеи. Оракул смотрел не на Васена, а в точку слева от него.
Поводырь оракула, крупный, рыжевато–коричневый пёс–фея с глазами разумного существа, неподвижно стоял рядом с пожилым провидцем, высунув язык и выпрямив хвост.
Васен вдруг осознал, что никогда не слышал, чтобы пёс лаял.
— О-оракул, — сказал Васен. От потрясения он стал заикаться, а с кожи потекли тени. Он никогда не слышал, чтобы Оракул входил в транс за пределами святилища.
Оракул улыбнулся, продемонстрировав беззубые дёсна и углубив паутину морщин, избороздившую его ястребиное лицо. Его голову покрывали виднеющиеся под редкими седыми волосами старческие пятна. Кожа была тонкой, как пергамент, и сияла мягким внутренним светом.
— Да хранят тебя его свет и тепло, Васен, — сказал Оракул. Несмотря на возраст, его голос был ровным, спокойным, похожим на водопады в долине, и сильно отличался от голоса, которым Оракул разговаривал, когда не был в трансе.
— И вас, Оракул.
— Можешь идти, Брауни, — сказал Оракул псу. Существо лизнуло хозяину руку, взглянуло на Васена и исчезло во вспышке бледного света. Васена всегда поражала способность пса к магическому перемещению. Стоя лицом к лицу с Оракулом, Васен остро чувствовал различия между ними. Бледная кожа Оракула, на протяжении века лишённая контакта с солнечным светом, но освещаемая внутренним сиянием его транса, остро контрастировала со смуглой кожей Васена, потемневшей из–за наследия его отца. Оракула освещал свет Амонатора. Васена затемняла тень Эревиса Кейла.
— Оракул… желаете войти? — спросил Васен. Он знал, что слова прозвучат глупо, но не смог придумать ничего лучше.
Снова беззубая улыбка.
— Васен, ты знаешь, что моим отцом был Абеляр Корринталь?
Этот неожиданный вопрос застал Васена врасплох, но он сумел кивнуть.
— Отец рассказал мне.
— Который отец?
Вспоминая сон, который разбудил его, Васен с трудом сформулировал ответ.
— Деррег. Приёмный отец. Другого я никогда не знал. Вы же знаете, Оракул.
— Но ты видишь Эревиса. Иногда. В сновидениях.
Васен не мог этого отрицать.
— Да. Но это просто сны, а он давно мёртв.
— Так говорят.
Тени стекали с кожи Васена. Он уже в который раз покрылся гусиной кожей.
— Что вы имеете в виду?
— Я тоже вижу его, Васен, сын Варры.
Васен сглотнул возникший в горле комок.
— И что вы видите, когда видите его?
— Я вижу тебя, — сказал Оракул.
— Я… я не понимаю.
— Я тоже. Я встречал Эревиса Кейла. Ты знал об этом?
— Не знал, но иногда задумывался.
— Почему ты никогда не спрашивал?
— Казалось, что это будет предательством Деррега, — правдиво ответил Васен. — И я боялся. Я не хотел… знать его.
— Думаю, его было тяжело узнать. Я встречал его дважды, когда был мальчишкой. В первый раз он казался человеком, которого преследуют. Во второй раз он уже совсем не был человеком, но по–прежнему оставался преследуемым.
— Преследуемым? Чем?
— Сомнением, думаю, — сказал Оракул и переменил тему. — Твой отец, твой приёмный отец, был сыном Регга, который был товарищем моего отца. Об этом ты знал?
— Да, конечно.
Васен не мог избавиться от впечатления, что они просто повторяют написанные кем–то другим слова. Он по–прежнему не понимал цели нанесённого Оракулом визита.
— Ты, как и твой отец, как и его отец, принесли клятву остаться здесь и защищать это аббатство, защищать меня. И вы исполнили её.
Васен не отвечал. Он был польщён признанием Оракула.
— Ты был со мной дольше всех и почтил память Деррега и Регга. Ты даже стал первым клинком. Но всё меняется.
— Воистину. Но что именно изменилось? — сбивчиво спросил Васен.
— Мир. Я вижу вихрь событий, Васен, но не могу в них разобраться. Боги, их Избранные, боги, что стоят за богами, правила всего сущего, таблицы судьбы. Войны, Васен. Они уже начались в Долинах. Война поглощает Торил. Что–то меняется. И в середине всего этого я вижу тени и растущую тьму, что угрожает всем нам.
У Васена закружилась голова. Он не мог понять слов Оракула.
— Мне сто шесть лет, Васен, — продолжал Оракул. — Куда ты отправишься, когда я умру?
Вопрос напугал Васена.
— Что?
— Пилигримы уже стали посещать нас намного реже. Слишком опасно странствовать по королевству Шадовар. По равнинам бродят чудовища, а когда их там нет, маршируют сембийские войска. Когда я умру, паломников станет ещё меньше.
— Они будут приходить, чтобы увидеть гробницу вашего отца.
— Некоторые, может быть.
— Они придут, чтобы посмотреть и на вашу гробницу, почтить вашу память, работу, которую вы здесь проделали. Свет во тьме, Оракул.
Оракул улыбнулся, и Васен заметил, что улыбка была вымученной. Морщинистое лицо исказилось от воспоминаний о боли.
— Боюсь, этого не станет.
— Вы… умираете?
— Все мы умираем, — ответил Оракул. — Спрошу ещё раз: куда ты отправишься, когда я уйду к отцу рассвета?
Васен покачал головой. Он посвятил себя служению и даже не помышлял о жизни вне долины. У него больше не было семьи, не было настоящих друзей. Паломники и товарищи по оружию уважали его, но не были истинными друзьями. Его кровь и внешность делали его другим. Он проводил жизнь в одиночестве.
— Не знаю. Возможно, останусь здесь. Здесь мой дом.
Оракул улыбнулся, как будто знал, что этого не произойдёт.
— В самом деле. Вот, это должно быть у тебя.
Из кармана своей мантии он извлёк толстую серебряную цепь, на которой висел амулет с розой. Серебро потемнело от возраста.
— Это принадлежало моему отцу…
Васен поднял руки.
— Оракул, я не могу…
— Абеляр Корринталь, повелитель рассвета, мой отец, хотел бы, чтобы это было у тебя. Я об этом знаю.
Васен почувствовал, что краснеет. Он не мог отказать Оракулу. Он наклонил голову, позволяя надеть на себя амулет. От прикосновения символа, который однажды носил повелитель рассвета Абеляр, волоски на его шее встали дыбом.
— Оно поблекло, — сказал Оракул, — но соскреби черноту, и под ней будет свет и серебро. Таковы многие вещи.
— Я понимаю.
— Тьма в тебе рождена не Эревисом Кейлом.
Васен напрягся.
— Кем тогда?
— Ты отделяешь себя от всех остальных, от всего, кроме своего долга, потому что считаешь, что прошлое привязывает тебя к будущему, которое ты не можешь изменить. И ты намерен встретить это будущее в одиночку.
В огне правды зажёгся гнев Васена. Тени хлынули с его кожи.
