Клим вздохнул, молча кивнул, застегнул пиджак, и мы пошли дальше. С каждым шагом, с каждой секундой кипящая во меня ярость становилась сильнее, и я уже всерьёз опасался, что могу наломать дров. После разговора с Ариной настроение и так были ниже нуля. На это сверху легло возмущение гадким поступком Троекурова. Я находился в таком взвинченном состоянии, что был готов взорваться в любой момент и по любому поводу.
Мы вошли в аудиторию, хотя правильнее будет сказать, влетели за десять минут до начал пары. Почти вся группа, в том числе и Троекуров, уже сидели на своих местах. Я не стал подходить к губернаторскому племяннику, чтобы не поддаться соблазну разбить ему нос, а сказал чуть ли не от порога:
— Троекуров! Пойдём поговорим.
— Говори здесь, — усмехнулся избалованный аристократ. — Или при всех не можешь?
— Хорошо, при всех так при всех, ты сам так решил, — сказал я и подошёл к Троекурову.
Он оглядел меня с нескрываемым презрением и произнёс:
— Только давай быстрее, я занят. Чего хотел?
Троекуров совершенно не напрягся. Видимо, за полтора года он сильно уверовал в своё могущество и просто не допускал, что на всё это может найтись противодействие.
— Чего я хотел? — сказал я, еле сдерживаясь, чтобы не разбить-таки ему нос. — Да так, мелочь, по большому счёту. Принеси извинения Климу и пообещай оставить его в покое.
— Вот ты дурак, — обратился Троекуров к Климу. — Тебе мало вчерашнего? Жаловаться побежал?
Меня уже почти разрывало от ярости, но я каким-то чудом держался.
— Ничему тебя жизнь не учит! — с умным видом сказал Троекуров Климу и самодовольно ухмыльнулся.
— Это моя фраза, урод! — окончательно вскипел я. — Это тебя жизнь ничему не учит.
Дальше я сделал всё очень быстро. Троекуров даже сказать ничего не успел, как левой рукой я уже держал его за волосы, а правую, точнее, выросший из неё короткий и острый ледяной клинок — у горла.
Троекуров побледнел и, казалось, даже дышать перестал. Клим тоже выглядел очень испуганным — видимо, представил, что в случае чего, ему тоже достанется. Вся группа просто затихла и ожидала развязки истории. И на фоне всего этого раздался невероятно спокойный голос Корецкой:
— Это нечестно.
— Это ты мне? — удивившись, спросил я.
— А кому же ещё? — ответила Дарья. — Ты тут один себя ведёшь недостойно.
Это была такая наглость с её стороны, что я опешил. Я пришёл добиться справедливости, а меня обвиняли в недостойном поведении.
— Уйди, не зли! — рявкнул я на Корецкую и обратился к Троекурову: — Говорю всего один раз! Слушай внимательно! Сейчас тебе предстоит сделать выбор. Или ты приносишь извинения Климу и даёшь слово дворянина, никогда никаким образом ему не вредить, или я отрезаю твою башку и выбрасываю её в окно. Для тебя это будет конец. Пока позовут лекаря, пока найдут и принесут голову, сам понимаешь, шансов на спасение никаких. Выбирай!
— Ты об этом пожалеешь, — прошипел Троекуров.
— Даже не буду на этот счёт спорить. Однозначно пожалею. Но что поделать, если по нормальному ты не понимаешь.
— Ты не просто вылетишь из академии, ты сядешь в тюрьму, — продолжал шипеть племянник губернатора.
— Не сяду, — ответил я. — И знаешь почему?
— Почему?
— Потому что ты подлец и моральный урод, но не дурак. Ты извинишься.
— Но из академии ты вылетишь.
— Тут да, вполне возможно. Но хватит обо мне. Давай уже проси прощения, Клим ждёт.
«И не только он», — подумал я, глядя на сгорающую от любопытства группу.
— Это нечестно! — снова произнесла Корецкая, на этот раз довольно дерзким тоном.
— Отвали! — огрызнулся я.
— Другой реакции я от тебя и не ожидала.
— А чего ты ожидала? — вскипел я. — Чего ты, вообще, лезешь не в своё дело? Что нечестного ты увидела? Дружок твой Клима донимает постоянно, издевается над ним, угрожает расправой, прикрывается дядькой. И это всё нормально и честно. А я хочу это всё прекратить, и это нечестно. Обалдеть логика!
— Использование боевых заклятий на территории академии, кроме арен, запрещено! — заявила Корецкая.
— Знаю.
— Поэтому Родион не ожидал от тебя нападения с использованием магии. А ты поступил нечестно и подло. И теперь ты не оставил ему выбора.
— Я оставил ему выбор: извинения или башка в окно!
— Это не выбор! — стояла на своём Корецкая. — Ты нечестным путём поставил его в заведомо безвыходную ситуацию. Если бы ты во время поединка приставил клинок к его горлу и потребовал извинений, это был бы выбор.
Дарья смерила меня презрительным взглядом и обратилась к Троекурову:
— Родион, не стоит расставаться с жизнью из-за этого психа. Если ты принесёшь извинения, тебя никто не осудит. Все видят, что у тебя нет выбора. Этот простолюдин не знает, чем отличается поединок чести от подлого нападения в учебной аудитории.
Корецкая так всё ловко вывернула, что вместо защитника обиженного Клима, в глазах всей группы я уже выглядел психом, нарушающим правила и законы. Эта девчонка оказалась не так проста, как можно было подумать, глядя на неё со стороны — вот так всего несколькими фразами она перевернула ситуацию с ног на голову и спасла репутацию своего дружка.
Почти спасла. Даша не учла одного момента — она своими рассуждениями о чести и поединках сама подкинула мне зацепочку, как вывернуть ситуацию обратно. А хвататься за зацепки я уже научился. Жизнь научила. Я быстро убрал клинок, отпустил Троекурова и сказал Дарье, а заодно и всей группе:
— Я принимаю претензию и признаю, что поставил Родиона в ситуацию без выбора. Поэтому мы поступим по-другому.
После этого я посмотрел в лицо губернаторскому племяннику и обратился уже к нему:
— Ты повёл себя недостойно. Ты третируешь Клима за то, что он общается со мной. Я воспринимаю это как личное оскорбление. Я требую от тебя извинений перед Климом за избиения и передо мной то, что настраиваешь против меня группу. И требую обещания оставить Клима в покое. Если ты не извинишься и не дашь слова дворянина не трогать Клима, то я вызываю тебя на поединок. И неважно, где он состоится, на арене в академии или в каком-либо оговорённом нами месте, я обещаю, что на этом поединке я отрежу тебе голову. А ты знаешь, что я могу.
После этого я с некоторой язвительностью в голосе спросил Корецкую:
— Ну что, теперь у него есть выбор? Больше у тебя нет ко мне претензий?
— Теперь выбор есть, теперь всё честно, — на удивление легко согласилась Дарья и обратилась к Троекурову: — Родион, ты можешь принять вызов и проучить этого простолюдина.
Корецкая выглядела такой радостной, что я аж удивился. Похоже, она думала, что помогла своему другу. По кислому лицу Троекурова я сделал вывод, что он такой помощи не очень-то и рад. Он насупился и смотрел на меня ненавидящим взглядом.
— Давай уже, или принимай вызов, или извиняйся! — сказал я. — Сейчас преподаватель придёт. Не хочу растягивать этот цирк на полдня.
— Родион, прими вызов! — чуть ли не требовала Корецкая.
— Я принесу извинения, — еле выдавил из себя Троекуров.
— Что? — воскликнула его подруга, не веря своим ушам.
— Что ты «чтокаешь»? Сказал же, принесу извинения, — прошипел губернаторский племянник, затем он смерил меня ненавидящим взглядом и произнёс: — Приношу свои извинения, что настраивал против тебя группу.
— Я принимаю твои извинения и зла не держу, — ответил я.
Троекуров скривился от злости и обратился к Климу:
— Приношу свои извинения за то, что доставлял тебе проблемы, и даю слово дворянина, что это не повторится.
— Я принимаю извинения, — сказал Клим.
Троекуров сидел злой, покрасневший, униженный, готовый провалиться от стыда сквозь землю. Все поняли, что шоу закончилось, и стали заниматься своими делами. Но, как оказалось, шоу не закончилось — точку в нём решила поставить Корецкая. Она подошла к столу, за которым сидела вместе с Троекуровым, демонстративно собрала свои вещи и перенесла их за свободный стол в другой части аудитории, бросила уничижительный взгляд на губернаторского племянника и с нескрываемым презрением в голосе произнесла:
