— Что я им скажу? Да и чем здесь заняться? Я не могу дождаться, когда приму ванну и лягу в чистую кровать, - прошептала матушка, словно боясь, что их услышат.
— Хорошо, тогда я еду на санях. Как только первые загрузят, я уеду, а ты потяни время, прошу тебя, - Александра взяла ладонь незнакомой женщины в свою и улыбнувшись легонько ее пожала. – Матушка, это не моя причуда. Бог дал нам возможность заработать на жизнь, так не надо ее откидывать. Видишь, эти люди, что приехали за нами, Макар этот с мальчишками… они же все сейчас на нас надеются.
— Иди, яа-аа как смогу, так задержу, - матушка, как показалось Александре, чуть оттаяла.
— Я с тобой! – голос Ольги за спиной вывел Сашу из чувственного контакта с женщиной, которую ей теперь полагалось любить, как мать.
— Мы не поместимся, да и не очень удобно тебе будет ехать на этих коробах. Останься, проследи, чтобы все вещи загрузили и покупки мои не забыли, - развернувшись, Александра подошла к двери, за которой Макар опустил уже лестницу и орудовал лопатой, разгребая снег, чтобы хозяйки и гости не брели по сугробу до кареты.
— Спасибо тебе, Макар. Я поеду на первых санях. Присмотри тут за моими барышнями, - улыбнулась Саша. – А вы потом здесь остаетесь? – мотнула она головой на дом, из двери которого только что вышла дородная женщина в длинной юбке и цигейковой куртке «в талию». Такую Светлана Борисовна видела у своей бабушки. С воротником «шалькой», выточками на талии, на больших черных пуговицах. В ней она была похожа на множество керамических статуэток, стоящих на «горке».
— Да, вон, ишь, Марфа моя уже ждет. Поди, шанег «с молитвой» напекла. Вишь, какой запах стоит? – Макар повел носом. Александра глянула на дом. Из трубы шел дымок, и правда пахло сдобой.
— Хорошие вы здесь все, Макар. А до этого где жили? - спросила Саша, наблюдая за тем, чтобы не прокараулить, когда первые сани погрузят.
— Да-а много где, барыня. Жили и за горами, - он распрямился, ткнув лопату в снег. Вытер тыльной стороной рукавицы заиндевевшую бородку и расстегнул верхнюю пуговицу душегрейки. – Потом в Кисловодске. А тут Прохор Данилыч объявился. Искал машиниста. Я как его задумку-то услышал, так Марфе своей и сказал, что хошь не хошь, а ехать надо. Доброе дело! Да еще и машинистом буду единственным на этом вот железном «коне», - Макар с любовью смотрел на свой поезд, и Саше показалось, что даже теплее, чем на жену, которая явно специально разоделась для встречи мужа и гостей.
— Барыня, вы ли Степанида Ильинишна? – издали спросила Марфа. Но когда подошла ближе, хлопнула себя по бедрам и рассмеялась: - Вот слепошарая баба, молодая-то какая, как наш Данила! Значится, дочка вы нашего барина?
— Дочка, Марфа, дочка. Вот, знакомлюсь с Макаром, да вашим хозяйством, - Саша заметила, что сани погрузили, и мужичок собирается уже отъезжать. – Простите меня, я хочу первой уехать, но я обязательно вас навещу – уж больно хорошо пахнет от вашего дома.
— Конечно, душенька, приезжай, тем более не наш-то дом, а ваш тоже. Вот от этой станции земли-то и начинаются. А дорога, она, как мне Макар объяснил, вся принадлежит Империи, - широко улыбнувшись, ответила женщина лет сорока.
— Стой, стой! – Саша бежала за санями, путаясь в полах длинного пальто и платья. Снега даже на дорожке, которую явно часто прочищают, все равно было много. - С вами поеду, даже не сопротивляйтесь. Я удержусь. Вот, хотя бы тут могу, - указала Саша на два больших «узла» с тряпками.
— Ну, коли настаиваете, барыня, значит, поехали, - хмыкнул бородатый в дохе, пошитой из совершенно разных кусков меха. Одна передняя половина была белая в крупное черное пятно, вторая рыжеватая с опалиной, а зад почти черный.
— Из коровы шуба-то? – усевшись, Саша дождалась, когда тронутся, покачалась, чтобы проверить устойчивость груза под ней и повеселела.
— Из ней, а из кого еще-то тут шить? – мужичок засмеялся. А они тем временем въехали на дорогу, которая проходила по узкой вырубке, и с обеих сторон высились ели такой высоты, что захватывало дух.
— Не больно-то тут и высоко, значит, коли такие елки высокие растут? – вслух озвучила она свои мысли.
— Конечно, горы то вы перемахнули, а тут считай, уже на понижение, да и место такое, что долина в межгорье. Такого еще поискать надо! – мужик гордился этой красотой, словно сам ее тут создал. Так себя обычно ведут местные.
— А что там, внизу? Ну, там, ниже к морю? – закинула Саша удочку, понимая, что там, где в ее мире Грузия, здесь может оказаться и Турция. Историю Светлана Борисовна хорошо знала, но кто их знает, местных царей может и отдали земли, которые турки так страстно желали!
— Княжества грузинские. Туда лучше морем ехать, или берегом. Через горы-то больно сложно. Вот батюшка ваш и сделал великий труд – самый тяжелый путь дороги железной возвел.
— А он что, и дальше хотел? – Саша понимала, что этот мужик мог всего и не знать, но какие-то детали – очень даже.
— Пока нет. Да и смысла нет, туда и правда лучше по берегу.
— Ну и слава Богу, - выдохнула Саша. Значит, в этом его Пятигорье он тоже что-то путное нашел, раз такую работу продумал, - только подумала Александра, как за поворотом лес будто раздвинулся, и под горой она увидела картину, какую могла представить только в сказке!
11.
Тяжелые ветви исполинских елей, укрытые снегом, казались чем-то волшебным. Саша представила, как это может выглядеть на закате, и у нее перехватило дыхание.
Долина, к которой они выехали, представляла собой полукруглую вырубку среди стены из могучих елей. Каждая веточка зимних деревьев была не просто заснежена, весь обозримый лес был в изморози, какая бывает над дверью из бани или другого теплого помещения. «Куржак» - вспомнила Светлана Борисовна старое, уже почти не используемое название для этой красоты.
Поместье и правда было как на фото: трехэтажный дом ровно в середине этой огромной поляны не казался здесь чем-то инородным, будто дополнял красоту природы. Деревянная опалубка, резные наличники на окнах и вокруг двери, словно стараясь еще больше слиться с необыкновенной красотой, тоже убраны куржаком.
Дорога к дому хорошо почищена, но сугробы слева и справа говорят, что работы со снегом тут немало, хоть и не ощущалось, что мороз очень уж сильный.
— Василич сегодня всех на ноги поднял еще до рассвета, а вон и он сам, - мужик остановил сани перед домом и подошел к Саше, чтобы помочь ей слезть с узлов. На порог и правда вышел молодой мужчина в очках, которые он постоянно поправлял, отчего казался страшно испуганным и неуверенным в себе. В отличие от местных мужчин, этот был в костюме, но на плечах его лежал такой-же, как у них, тулуп.
— Александра Прохоровна? – он поспешил с крыльца к спрыгнувшей на землю Саше и она рассмотрела наконец человека, от которого у Олюшки случилось расстройство пищевого поведения. А расстраиваться этому самому поведению было из-за чего: лет двадцать пять, высокий, подтянутый, с острыми скулами, голубыми глазами и с зачесанными назад волосами, на манер блистающего когда-то в фильме «Человек-амфибия» Владимира Коренева.
— Она, - утвердительно мотнула головой Саша. – Называйте меня просто Александрой, - она протянула руку по привычке. – А вы, значит, тот самый, «Василь Василич»?
— Да, я тот самый, - он мягко улыбнулся и аккуратно взял ее за кончики пальцев, видимо, совсем не понимая, что полагается делать с поданной ему рукой.
— Сейчас можно просто пожать. Я бы постояла здесь с удовольствием, любовалась бы видами, но у нас с вами совсем мало времени. И я рада, что вы не оставили это место, когда батюшки не стало, - Саша заторопилась внутрь, но Василий обогнал ее и открыл двери.
Внутри было тепло. Пахло чем-то сдобным, а еще Саша отметила, что это место больше радует как дом, нежели то… в Москве. Хоть она и прожила там всю свою жизнь. Здесь, то ли благодаря этим запахам с кухни, то ли из-за толстенных ковров в большой прихожей, яркому освещению и солнечному дню, проникающему через светлые занавески внутрь, хотелось остаться навсегда.
