Митрополит, возможно, мудрёным его речам внимал, да значения не придавал, отягощённый своим бременем мыслей. Вдруг руку свою протянул и спросил:
— Ты, брат, десницу мою пощупай. Тёплая ли? Живая?
Сергий митрополичью сухонькую руку своей хваткой пятернёй пожал, будто обвядшую срубленную ветвь.
— Вроде горячая… Знать, живой.
Алексий выдернул враз спёкшуюся в кость ладонь.
— А патриарх очи мне закрыл, в саван обрядил и отсоборовал! Да живого на погост!
Почти выкрикнул, отвернулся и стал слушать церковное пение.
— Киприана в митрополиты возвёл? — спросил игумен.
Алексий отшатнулся и перекрестился коротко.
— Тебе–то откуда ведомо? Сие покуда в тайне…
— Догадался, — обронил тот.
— Киприана! — Борода митрополита вспушилась от возмущения. — При мне живом на кафедру возвёл! Ныне Русью болгарин править станет! Сколько же заплатил патриарх Болгарский, Ефимий, дабы к нам посадить Киприана? И сколько сам Киприан?!
— Должно быть, много заплатил, — смиренно предположил игумен. — Сколько ныне дают за митрополичий сан?
Алексия затрясло.
— Одни говорят, три, другие — пять тысяч серебром!
— Добро патриарх взимает мзду. Да ты уймись, брат, я не стригольник.
— Токмо что не стригольник! А во всём ином — еретик!
Настоятель помедлил, дожидаясь, когда Алексий усмирит гнев праведный, пообещал серьёзно:
— Велю послухам келейку тебе срубить. Оставайся.
— В отшельники я не собираюсь! — почти мгновенно заявил митрополит, пристукнув посохом. — И Киприана ни в Киев, ни в Литву не пущу. А Москвы ему и вовсе не видать!
Теперь и Сергий ссутулился от бремени дум. С одной стороны властвовала Орда, ханы и ханши, помыкая волей и нравами русскими. С другой
— Вселенский патриарх Константинопольский, Филофей, без благого слова коего даже епископы не ставились. А вкупе с греками и болгары норовили править русской церковью.
И это тягло было ничуть не легче татарского. Рвали Русь с запада и востока, баловали ею, как собаки тряпицей…
— Что посоветуешь мне, игумен? — уняв неистовство, спросил Алексий.
— Говорят, у тебя мудрый старец завёлся? Может, его совета испросить?
— И без старца скажу, — отрезал Сергий. — Отдай бразды великому князю. Богу — богово, а кесарю — кесарево. Тебе надобно светлый храм воздвигать с алтарями, а не кремль белокаменный с грановитыми палатами.
Митрополит на прямоту обиделся.
— Поучи меня, игумен!
— Ты ведь совета спрашивал? Утешения ищешь?
— Больно молод и горяч князь, — молвил митрополит фразу, давно прирощенную к устам своим. — Пускай оперится вначале. От него и ныне неразумное своевольство идёт. Почто розмирился с Мамаем из–за Рязани? Лучше уж худой мир, нежели война добрая…
Настоятель лишь хмыкнул многозначительно, однако сказал определённо:
— Да ведь не молодости ты опасаешься, святейший. Приучился властвовать заместо князей. И выше их стоять. Вот и боишься свою волю утратить.
Алексий принял укор с достоинством, верно, слышал подобные речи давно, не только из уст Сергия. И ответ у него был припасён.
— Опасаюсь, князь Дмитрий ещё больше смуты посеет. Он ведь что замыслил? Митяя своей волей в митрополиты поставить! Без патриаршего слова. А Митяй того и ждёт, чтоб князь в полную силу вошёл. Спит и зрит себя владыкой!.. Я же ещё живой, чтоб на моё место сразу двух возвести!
Замысел княжеский настоятелю был известен, не раз с ним обсуждали, как вывести Русь из–под константинопольского владычества. И свою патриархию утвердить, дабы обрести волю духовную — действо крамольное, раскольничье, да ведь всё одно наступит час, когда и супротив этой силы придётся восстать. Тогда станет возможно собрать все земли в единый кулак и, учинив открытую битву с Ордой, сбросить власть её ханов. А митрополит Алексий хоть и соглашался с Троицким игуменом, однако противился подобным замыслам, полагая тихой сапой, исподволь, перетереть, перемолоть татарскую неволю, как река перетирает камни в песок. Потом и власть Константинополя низвести, утвердив своё патриаршество.
—Ну, тогда поступай, как знаешь, — Сергий встал. — Нечего мне более присоветовать. И утешить нечем. Митрополит к нему рукой потянулся.
—Годи, игумен. Не оставляй меня, сядь… Ни Киприана, ни Митяя не приму! Я бы тебя в митрополиты поставил. И перед Вселенским патриархом отстоял. Да ведь ты своей ересью всю церковь заполонишь. А повязанные с молодым князем, вы такого натворите!.. Что, не вижу, сколь народу в твоих скитах обретается? Не слышу, какими голосами твои убогонькие иноки псалмы распевают? Думаешь, не знаю, сколь раз к тебе князь с Митяем приезжали? Не знаю, сколько своих иноков давал, когда Боброк на Рязань ходил? Вон они, в храме стоят, саблями татарскими посечённые!..Всюду у тебя притворство. От меня таишься поболее, чем отордынцев. И сказать не можешь, что замыслил. Да ведь я всё одно дознаюсь.
—Дознаешься, так взыщешь, — без интереса отозвался Сергий. — Покуда не уличил в ереси, так не спросить тебе, не казнить.
—Мне доподлинно известно! — громким шёпотом и с оглядкой пробубнил Алексий. — Ты по своим скитам полк собираешь супротив Орды! И ученики твои подругим пустыням! Ты с князем и Митяем сговорился, тайных витязей в монастырях держишь. Коим храм Божий —бранное поле. Послухи у тебя и непослухи вовсе. Не молятся, токмо притворяются, а сам и ратному ремеслу обучаются. Под рясами не кроткие постники и молельники скрываются —людиразбойные, ушкуйники, душегубцы!.. Не ересь ли ты сеешь повсюду, научая послушников с отроческих лет не с крестом идти—с мечами да засапожниками?.. Дабы тебя в колодки забить и в Чудово узилище упрятать, мне и сего довольно!
— Упрячь, святейший, — согласился игумен. — Вот уж татарва возликует! Вот уж потешатся басурмане. Того и ждут, чтоб нас с тобой рассорить…
Митрополит обвял слегка, но тут же всколыхнулся.
— Старца–калеку пригрел! Откуда он пришёл? Какого толка есть?.. Молва говорит, чернокнижник, ересь разносит по землям. И веры не правоверной! Иные и вовсе судачат — волхвующий чародей!
— Сказывал тебе не раз, — устало молвил Сергий. — Схимник он, с малых лет мне ведом. Коней искал в поле, а он стоял в дубраве. И позвал меня…
— Да слышал я твой сказ, — перебил Алексий. — Какую тебе чёрную книгу сей старец принёс? По которой ты устав монастырский сложил? По которой и войско своё устраиваешь?..
— Нечитаная сия книга…
— То есть как нечитаная? Чужим языком писана? Или письменами неведомыми?
— Поди к старцу и спроси, — отбоярился игумен. — Коль соизволит, покажет книгу. Сам и позришь…
