За мгновенье до того, как я поняла, что, углубившись в наблюдения, незаметно свернула куда-то не туда, амэнец внезапно вздрогнул и повернулся ко мне. Я едва успела уткнуться в почти пустую кружку, но пронзительный взгляд Олдера ожёг меня не хуже огня.
— Ты что-то хотела спросить, лесовичка?..
Вместо ответа я сделала большой глоток из кружки и старательно спрятала глаза. Доигралась, а ведь предупреждали!.. Ментальный щит не даст кому попало читать в моей голове точно в открытой книге, но сильный колдун легко уловит направленные к нему мысли… Тем временем Олдер, наградив меня ещё одним прожигающим насквозь взглядом, снова отвернулся к очагу, и я облегчённо вздохнула. Всё-таки обошлось, но вряд ли стоит отвлекать амэнца от его мыслей, хотя чувствую: то, до чего он может додуматься, мне вряд ли понравится.
Я откинулась к стене и немного прикрыла глаза — всё, что мне сейчас остаётся, это ждать темноты и подходящего случая, который, надеюсь, ещё появится, хотя жизнь далеко не всегда идёт нам навстречу и часто бывает жестокой… Ну а то, как обошлась судьба с Ирко… Очередное воспоминание о муже заставило меня тяжело вздохнуть — я до сих пор чувствовала себя виноватой перед ним, хотя и понимала, что помочь ему вряд ли бы смогла даже с проснувшимся даром…
Похоронив прабабку, я продолжала жить как и прежде — разве что, уходя в лес за ягодами или грибами, просила Кветку посидеть с матерью… О предсказанном мне замужестве я не задумывалась, да и, положа руку на сердце, не ощущала себя невестой… Своим долгом я считала обучение травничеству и уход за матерью; подружек моего возраста, с которыми можно было бы пошептаться о делах сердечных, у меня тоже не было, а что до деревенских парней, то я их и за мужчин не считала! Для меня образцами были отец, Мика и Стемба, а Полянские женихи не то что до отца, но и до новобранца из «Лисов» не дотягивали, и дело тут было вовсе не в выправке, рыже-коричневых куртках и начищенных сапогах. Петушиный гонор и разухабистость сельчан не имели ничего общего с железной выдержкой и отнюдь не показушной смелостью, какие я привыкла видеть в том же Стембе. Ну а если прибавить к этому совершенно дурацкие, похабные шуточки и бычью прямолинейность…
Впрочем, ради справедливости надо заметить, что для местных парней я тоже не была пределом мечтаний — чаще всего на меня смотрели с недоумением… Виной тому были не только отсутствие пышных форм и круглых румяных щёк с ямочками — далеко не все мои сельские сверстницы обладали этими столь ценимыми полянцами красотами, — а одежда. Мне никогда не нравились массивные, звенящие, точно коровьи колокольчики, украшения сельчанок. К тому же по лесу, как ни крути, удобнее бегать в высоких сапогах и штанах, чем голоногой, в юбке; да и рубашку лучше носить мужскую: с широким поясом, глухую, со шнуровкой под горло и завязками, стягивающими края рукавов, чем женскую — вовсю открывающую грудь и плечи. Так и клещам до тебя труднее добраться, и комарам поживы меньше будет. К тому же я ведь в лес не только за ягодами ходила. Благодаря урокам Стембы я вполне успешно могла подстрелить какую-нибудь мелкую дичь, а кроме того, ещё живя с прабабкой, за редкими травками я частенько забиралась и в болота, и в заросшие кустами овраги, где полно змеиных и паучьих нор… Но если Нарсия в мужской одежде выходила только в лес, а дома переодевалась в глухое, длинное платье, то я, ощутив все преимущества такого неженского одеяния, как штаны, не захотела его менять. Прабабка, что удивительно, отнеслась к этому спокойно — похоже, главным для неё было то, что я не покушалась обрезать свои отросшие волосы…
В общем, по мнению полянцев, я выглядела более чем странно: неяркая, невысокая, не особо фигуристая, с бледной кожей, да ещё и одета не так, как полагается девушке. Единственного решившего осчастливить меня ухаживанием парня — дурень решил меня облапить, когда я набирала воду из колодца, — я, ещё при живой Нарсии, шуганула так, что мало не показалось, и с тех пор жила себе спокойно. Кветка, правда, уже не раз заводила со мною разговор о том, что после смерти прабабки мне лучше не оставаться одной, а городские парни, в отличие от недалёких сельчан, по достоинству оценят и цвет моей кожи, и тёмно-серые, опушённые густыми ресницами глаза, и толщину русой косы. Но я от этих её намёков лишь отмахивалась — красавицами в моей семье являлись сестра и мать, а я и брат были точными копиями отца. Такое наследство меня всегда вполне устраивало, а теперь я и вовсе тихо радовалась не исчезнувшему с годами сходству с отцом, ведь это было единственным, что у меня от него осталось! Но в то же время я хорошо понимала, что красивыми мои черты не назовешь — лицо у меня самое обычное…
Если же Кветка не унималась и продолжала рассказывать о каком-то симпатичном работящем мастеровом из Эргля, который и наяву, и во сне мечтает лишь о такой жене, как я, в ход шёл последний аргумент, на которой даже у Кветки не находилось ответа. Помешанную тёщу к себе в семью в качестве приданого не возьмут ни селяне, ни горожане, а мать я не брошу ни за что и никогда, хотя бы ей самой и было уже всё равно…
Так прошёл год — пыл Кветки потихоньку спал, парни довольствовались ухаживаниями за более понятными им девушками, и потому смысл девичьего гомона у колодца дошёл до меня не сразу. Собравшиеся в кружок будущие невесты были так увлечены спором, что на мой приветственный кивок даже внимания не обратили, продолжая шуметь…
— Пусть только попробует ко мне посвататься! Я этому увальню дедовскую шапку поднесу — с неё как раз последний мех облез! — Полненькая чернявая Каринка, уперев руки в бока, зло блестела глазами.
— Тю, шапка!.. Нашла, чем пугнуть!.. Вот если он ко мне с дарами придёт, я ему вываренные кости вынесу — такие, что даже собаки есть не будут! Пусть знает своё место! — Не менее фигуристая, но ещё более языкатая дочка старосты Зарка воинственно выпятила пышную грудь.
Из сруба колодца донёсся тихий плеск — ведро наконец-то достигло воды, и я взялась за ворот, раздумывая, кому из сельских парней готовится такое изощрённое издевательство. Сватовство у сельчан всегда шумное и людное: стоящим на крыльце родителям и невесте жених на глазах у всех соседей подносит подарки, а потом ждёт, когда невеста, мышью скользнув в хату, не вынесет ему в прикрытом чистым полотенцем лукошке ответный дар, который полагается достать тут же — всем напоказ!.. Обычно таким подарком бывает праздничная рубаха, пояс или отороченная мехом да расшитая бисером шапка с такими же рукавицами. Поскольку девушки знают, что их мастерство и способность к рукоделью на все лады будет обсуждать вся деревня, то корпят над подарками для будущего мужа по нескольку месяцев, начиная свою работу задолго до того, как жених вообще объявится…
