Степан Чэпмен - Реванш ситцевой кошки

Все обитатели Плюшевого города погрузились в сон — да-да, все до единого. Все улицы вымерли до утра. Никто не уходил из дома и не возвращался домой, ничто не двигалось. И пока мягкие игрушки спали, уничтоженные здания и разрушенные дороги, лопнувшие трубы и порванные линии электропередачи отрастали заново, словно сорняки на грядке. В ночной тиши, когда даже звезды на небе мерцали лишь для собственного развлечения, картонный город, у которого не было ни глаз, ни рук, ни мыслей или слов, бесшумно исцелял свои раны. И так случалось каждую ночь, пока игрушки спали.

Сверкающая солнечная чешуйка поднялась в лазурное дневное небо, прогнав надувной шарик луны. За прошедшую ночь кое-что в городе стало выглядеть иначе, но никто из жителей, казалось, этого не замечал.

Ранним утром Змейка и Черепашка отправились на прогулку. По субботам занятий не было, и Змейке захотелось побродить. Черепашка, разумеется, увязался следом. Ночью прошел дождь. Воздух был холодным и на удивление чистым. Черепашка чувствовал себя счастливым просто от того, что они могли вот так идти рядышком и обмениваться комментариями обо всех встречных, таких непохожих друг на друга игрушках.

Вот прошел супергерой в маске, одетый в желтое трико и зеленый плащ с капюшоном. Вот баклажан и тыква. Лиса в пальто с бобровым воротником, ведущая безголового цыпленка. Русалка, прыгающая на хвосте, в компании сатира и морской змеи. А вот мамаша-кенгуру толкает коляску с целой оравой очаровательных крошечных двухголовых детишек, так и норовящих выскочить наружу.

Змейка с Черепашкой миновали больницу. В разбитом перед нею садике несколько обгоревших далматинов загорали в шезлонгах, отращивая себе новую шерсть. Медсестра в белой униформе обносила их стаканами лимонада.

— Медсестры такие хорошенькие, — сказала Змейка. — Я просто тащусь от их маленьких белых шапочек.

— Ну да, — согласился Черепашка.

Змейка взъерошила ему плюш на макушке. Он ненавидел, когда она так делала.

Теперь друзья шли мимо местного кинотеатра, где сейчас показывали снятый в Марионетбурге римейк «Затерянного мира». Черепашка был помешан на кино. По большому счету, ему было все равно, какой фильм смотреть.

На тротуаре перед лавчонкой, где торговали контрабандными стрелками для часов, махал метлой дельфин в солнцезащитной панаме и нарукавниках. Он был похож на иностранца. Змейку удивляло, почему многие иностранцы выглядят такими несчастными. Неужели они не рады, что перебрались сюда?

Ребята прошли квартал, где жила Змейка, и нырнули в узенький переулок. Змейка остановилась под пожарной лестницей.

— Слышишь? — спросила она. — Эта крольчиха опять бьет посуду. Наверняка разводит пары к приходу Теда. В прошлом месяце он аж в больницу загремел из-за этой стервы.

— Не понимаю, чего они вообще поженились, — сказал Черепашка. — У них и детей-то нет.

Змейка с Черепашкой отправились дальше. А поток мягких игрушек тек, не переставая. Прошла лама в пасторском воротничке. Прошли рыба-удильщик с фонариком и двенадцатиногая корова. Осколок Шалтая-Болтая. Лебедь и гриф. Лев со своим безголовым укротителем. Боксерская груша и маленький негритенок. Плюшевый город — словно бал-маскарад, который всегда с тобой.

И Черепашка хотел никогда-никогда не расставаться с ним.

В своей комнатушке Эдна Маккролл гладила рубашки мужа. Электрический вентилятор своими стенаниями заглушал радио, производя при этом чахлый ветерок. Пот капал с носа Эдны на раскаленный паровой утюг. Это был мерзкий утюг. И рубашки были мерзкими. И кукольная мебель в квартире была мерзкой, безвкусной кукольной мебелью, и ветхие картонные стены были мерзопакостными.

Что просто убивало Эдну, так это то, что на Теддино жалование охранника в банке они могли бы снимать куда лучшее жилье. Проблема была в прискорбной привычке Тедди каждые выходные пропивать половину своей зарплаты. Эдна мысленно представляла себе, какое у муженька будет выражение морды, если она вдруг совершенно случайно уронит на его огромную вонючую лапу вот этот самый утюг. И поделом ему!

Радио было настроено на мыльный сериал о больнице Федерального штопального управления, где все, вплоть до последнего санитара, были просто очаровашками и получали кучу денег. Медсестра с сексуальным голоском была королевой персонала. Все врачи-мужчины сгорали от страсти к ней, она же оставалась холодной как лед и смешивала их с грязью. Эдне хотелось быть похожей на нее.

Пока хозяйка мечтала в своей каморке, Неженка в ванной занималась Клыком. Эдна не обращала внимание на злорадный смех палача-попугая и отчаянные вопли грызуна. У нее хватало своих забот.

Неженка проводила экспериментальную проверку своей новой теории, согласно которой в канализации под унитазом водились маленькие рыбки-дерьмоеды. Неженка была убеждена, что если она будет удить, используя подходящую наживку, то непременно поймает одну из этих туалетных рыбок и тем самым внесет неоценимый вклад в науку. Она смастерила удочку из палки для штор, зубной нити и канцелярской скрепки. Наживкой сегодня работал не кто иной, как Клык.

Дышать под водой Клык не умел, но у Неженки все было учтено. Каждые две минуты она вытаскивала его на поверхность. Переведя дух, хомяк обычно начинал истошно визжать. Но и от этого было отличное средство. Неженка просто спускала воду в унитазе.

— Хомячок хочет печенья? — спросила Неженка.

— Бульк, — сказал Клык.

Тем временем Эдна вытаскивала из кухонного шкафа моющие средства. Бутылки и жестянки ряд за рядом выстраивались на обеденном столе.

Она бросила взгляд на потолок. Учительница танцев все утро крутила одну и ту же пластинку. Все тот же шлягер сестер Гофер. Оркестранты небрежно перебирали струны, три женщины пели, и сладкая мелодия свинга разливалась в душном городском воздухе: "Наутро соседи проведать зашли, но даже следа драчунов не нашли. И долго шептались соседи потом, что воры украли собаку с котом".

Эдна села, нацепила очки и принялась изучать этикетки на бутылках с химией. Особое внимание она уделяла рекомендациям на случай непредумышленного отравления.

Куколка Дорис свернула с проспекта Вечерней сказки на Тафтяную улицу. На ней были розовато-лиловая шляпа колоколом и пальто, хотя дождя и не ожидалось. Она шла по улице, возбужденно встряхивая белокурыми кудряшками и крепко стискивая свою расшитую бисером сумочку.

Дорис направлялась в бар Цыпочки по ту сторону железнодорожной эстакады. В ее сумочке было полно тахинного героина. Белокурые кудряшки не были ее настоящими волосами, и героин был не ее. Он принадлежал Мамаше Ленивец.