— Здравствуйте, — сказал я.
— Все гуляешь, приятель? — ответил он рассеянно. — Чего же вчера не зашел?
— Не сумел. Но я только что говорил с Печальными Братьями. По телефону, в типографии. Сегодня с ними встречусь.
Мэр с иронией посмотрел на меня, поднялся, взял со стеллажа какие-то бумаги, бросил на стол и принялся перебирать. Видно было, что делает он это абсолютно бесцельно, лишь бы убить время.
— Давай, действуй, — сказал мэр. — Встречайся, говори. Чем не занятие?
Я понял его. Он уже смирился. Он уже был готов к финальной сцене и теперь пальцем о палец не ударит, чтобы постараться что-то изменить.
— А эвакуацию организовать вы не думаете? — спросил я его.
Мэр пожал плечами:
— А зачем? Если надо — они и там достанут.
Убеждать его в чем-либо было бесполезно. Да и некогда мне было его убеждать.
— Я пошел.
— Будь здоров, приятель. Привет Печальным Братьям.
Мэр потянулся к стеллажам за очередными бумагами, дым от зажатой во рту сигареты лез ему в глаза и он недовольно морщился.
Я закрыл тяжелую дверь с завитушками и вышел из мэрии. Я хорошо понимал, что мои шансы составляют величину, бесконечно близкую к нулю. У «Подвальчика веселых сновидений» меня, конечно, встретят. Сначала долго будут рассматривать из какого-нибудь окна, пока не убедятся, что я действительно один. Один я им ничего сделать не смогу. Если замысел Печальных Братьев серьезен — я им не помешаю. Если же они задумали грандиозную, хоть и не очень веселую шутку, то задержат меня до тех пор, пока вдоволь ею не насладятся. Чтобы я не старался убедить людей в том, что это не более, чем шутка.
Впрочем, Печальные Братья, конечно, знали не хуже меня, что никого и ни в чем мне убедить не удастся. Ну вот, в порядке эксперимента…
У подъезда стоял пожилой мужчина в строгом черном костюме. Он держал за волосы большую куклу с голубыми глазами. Пока я подходил, мужчина медленно оторвал у нее ногу в белой туфельке, повертел перед собой, словно не зная, что с ней дальше делать — и бросил на тротуар. И принялся за вторую.
Я поздоровался, но ответа не получил. Послышался негромкий хруст — и вторая нога последовала за первой.
— Я знаю, как найти Печальных Братьев, — сказал я, наблюдая, как он выкручивает у куклы руку.
Ответа опять не последовало. Мужчина с печальным лицом молча и сосредоточенно продолжал свое занятие.
— Я знаю, где их искать, — повторил я на всякий случай, уже понимая всю бесполезность разговора. Впрочем, я понимал это еще до его начала. — Можно им помешать.
— Туда нам и дорога, — недружелюбно ответил истязатель кукол.
Он подержал сломанную игрушку еще немного, отшвырнул, серьезно посмотрел на меня печальными глазами и скрылся в подъезде.
Вот и все. Глас народа, как говорится…
И все-таки я должен был использовать последний шанс.
На улицах было на удивление много людей. Они поодиночке стояли у подъездов, сидели на тротуарах, бесцельно бродили вдоль домов. Они ждали.
Мне вспомнился старый рассказ: однажды всем приснилось, что через день они умрут. Думаете, кто-то пытался сопротивляться? Нет, вечером все просто легли спать. Здесь получалось нечто похожее.
Унылое серое небо цеплялось брюхом за крыши домов, тишину нарушало лишь шарканье подошв по тротуару. Люди ждали.
— Послушай, друг! — произнесли рядом и я очнулся от невеселых размышлений.
Снизу вверх смотрел на меня задумчивыми глазами карлик. Карлик очень смахивал на гофмановского Циннобера. Голова его торчала прямо из плеч, короткое туловище походило на бочонок и неуверенно держалось на сравнительно длинных и тонких ножках. Его костюм состоял из короткой жилетки, из-под которой высовывалась грязная майка, и брюк, кончавшихся где-то на полпути между коленями и босыми ступнями. Тонкие губы карлика растянулись в грустной извиняющейся улыбке.
— Сегодня ночью ко мне пришли сожженные руки, — доверчиво сообщил Циннобер и часто заморгал. — Я лежал, не мог заснуть, а они открыли дверь — и ко мне. — Карлик замолчал и вздохнул. Откровения его были вполне в стиле Гофмана. — Ползли, ползли, уцепились за одеяло и прямо на грудь. Вот сюда. — Карлик ткнул пальцем в грязную майку. — Пошевелились, прижались ладошка к ладошке и затихли. Так всю ночь мы и пролежали.
Циннобер снова вздохнул и грустно и выжидающе посмотрел на меня. Надо было что-то ответить.
— А потом они ушли?
Карлик заморгал еще чаще и окинул меня взглядом, полным удивления.
— К-как ушли?.. — пробормотал он, запинаясь, и с сожалением покачал непомерно большой головой, покрытой редкими кустиками седых волос. — Ты разве не видишь, друг? Вот же они, под плащом.
Он распахнул жилетку и еще раз продемонстрировал ветхую майку. Глаза наши встретились и я прочитал в его взгляде тихое сострадание. Он сочувствовал моей слепоте.
— Голубая Танцовщица умерла, а я так ее любил, — кротко признался карлик, подтягивая короткие брюки. — Я бы отрезал ее руки и тоже положил на грудь… Но ее спрятали, и никто не хочет сказать, где… Ты не знаешь, друг? — В голосе Циннобера звучали мольба и надежда.
Я развел руками. Мне было очень плохо. Я ничем не мог ему помочь. Никому не мог помочь.
— Жаль, — Циннобер вздохнул, ссутулился и, отойдя от меня, сел на край тротуара. Время от времени он осторожно проводил рукой по груди, словно опасаясь, что его воображаемая жуткая ноша может исчезнуть.
Я двинулся дальше по улице, искренне не желая больше ни с кем встречаться, и вдруг ощутил какую-то неустроенность. Мне показалосъ, что я упустил некий важный момент, не доделал что-то, отправившись к «Подвальчику веселых сновидений». Кстати, не спросил у мэра, где искать этот «Подвальчик»…
Немного поразмыслив, я понял, что хотел бы увидеть Равнодушную.
Тогда, в тот уже бесконечно далекий вечер, когда я попал к ней домой, Равнодушная зарыдала. Сидела, съежившись в кресле, уткнувшись лицом в широкий рукав черного платья, и плечи ее вздрагивали. Я хотел встать, подойти к ней, как-то успокоить — но не успел. Девушка подняла заплаканное лицо, резко отбросила назад черные волосы и презрительно сказала:
— Думаешь, боюсь? Нисколько! Только не нужно было предупреждать. Тогда бы он не ушел…
Я понял, что она говорит о том, чей бокал остался недопитым в одной из комнат.
— Тогда бы вместе… До самого конца… — прошептала девушка и с силой провела ладонью по глазам. — А, что говорить! Получил свои газеты — и проваливай.
«Одиночество, — думал я, шагая к „Приюту уходящих в никуда“. — Они все здесь страшно одиноки…»
В «Приюте», кажется, ничего не изменилось. Царству теней не было никакого дела до гибели Города. Троица в углу воспринималась уже как часть интерьера и у меня возникло сомнение: действительно ли люди там сидят? Или это большие заводные куклы для придания бару особого колорита?
