Однако, это было не так. Очень скоро раздался ещё один непродолжительный визг, и вновь воздух заколебался, схлопываясь в провал, оставленный очередным уничтоженным чёрным.
Вихрь заметно убавил в объёме, зато скорость его вращения, казалось, стала ещё быстрее.
Снова смазанное движение, в котором смутно угадываются выпады, уходы, развороты, снова брызги гранита и грохот, а потом стремительный взмах крыла, на этот раз белого, яркая вспышка света и знакомый визг.
Ураган наконец распался и остановился. На его месте остались лишь двое перерубленных пополам на уровне пояса чёрных, которые, визжа, съёживались и исчезали, а справа от них застыл их единственный уцелевший собрат, ну а слева человек со сверкающим мечом в руке.
Через секунду они остались вдвоём, напротив друг друга.
Две противоположности, два антипода, два разных полюса бытия.
Один — дымящийся густым, плотным мраком и ощетинившийся сотканными из тьмы иглами, другой — переполненный ярким белым светом, пробегающим через все тело и пульсирующим на острие выставленного перед собой клинка.
А ещё через секунду они вновь бросились в бой. Видимо, возможность компромисса даже не рассматривалась ни первым, ни, тем более, вторым.
Чёрный нанёс красивую сокрушительную серию ударов обеими руками-мечами, но часть из них человек, немыслимо изворачиваясь, пропустил мимо, а часть отразил своим ярким лепестком. Лезвие его меча расчертило в воздухе замысловатый, изломанный белый зигзаг, встречающий разящие чёрные шипы каждым вектором поворота своего движения, а предпоследний отрезок этого зигзага прошёл точно через шею противника, в то время, как последний развалил обезглавленное тело на две половины четко по вертикали сверху вниз.
Все!
Двенадцать карателей, которых Ануннаки считали боевой элитой высших сфер, настолько грозной и непобедимой, что иногда даже просто их появление могло в один момент решить проблему чьего-то неповиновения, были уничтожены. Уничтожены червяком, расходным материалом для опытов, человеком, одним из тысяч подобных ему тварей, которые влекут своё жалкое существование на их полигонах.
Это факт был необъясним и настолько запределен, что их сознание до сих пор не могло принять его, как что-то свершившееся и реальное. Казалось, что это какая-то чудовищная и нелепая ошибка. Такого просто не могло произойти на самом деле.
И тут поверхность планеты под ними наконец-то осветили солнечные лучи все-таки наставшего утра. Огромная туча наверху бесшумно исчезла вслед за смертью последнего из чёрных, лишний раз подтвердив, что все, произошедшее только что, имеет место быть.
А человек внизу, стоящий среди дымящихся, развороченных скал, поднял голову и посмотрел в небо. Его заметно пошатывало, по телу струилась алая кровь, смешиваясь с чёрной вязкой жидкостью, сочащейся из двух глубоких ран на плече и бедре, но взгляд его был страшен. Он словно пронзал насквозь каждого из Ануннаков прямо через корпуса кораблей, наполняя их холодное сознание суеверным страхом и отчаянием.
Человек оскалился и медленно поднял правую руку. Экипажи в панике начали переводить суда в режим аварийного старта, стараясь поскорее оказаться как можно дальше от этой планеты и от существа на ее поверхности.
Наконец-то пришло четкое осознание, что им в этой войне делать больше нечего. Она перешла на такой уровень противостояния, где Ануннаки переставали быть богами и творцами, а сами становились червяками и им ничего больше не оставалось, как смиренно наблюдать издалека и тихо надеяться, что все обойдется.
И когда бежевые покатые громады на предельном ускорении рассекали верхние слои атмосферы, кто-то все-таки успел рассмотреть, что вскинутая человеком рука пуста. Он не замахивался на них своим страшным мечом, а просто совершенно непонятно зачем показывал свой кулак с выставленным средним пальцем и улыбался.
* * *
Вселенная…
Бесконечная и совершенная.
Мудрость. Извечная и абсолютная.
Чистота. Первородная и невинная.
Все это я видел в глазах крохотного новорожденного человека, лежащего у меня на руках. Нашего с Настей ребенка. Моего сына.
Я смотрел и наслаждался этим прекрасным и гармоничным миром, идеальным и цельным эскизом, который еще не тронут кистями самосознания и свободной воли. Я прекрасно знал, что пройдет пара-тройка недель, и глаза ребенка потеряют эту глубину и тайну, став совсем другими. Не хуже и не лучше. Просто другими. Глазами человека, начинающего познавать мир вокруг себя. Я помнил этот загадочный процесс преображения, потому что уже наблюдал его когда-то, точно также всматриваясь в лицо дочери, оставшейся в далеком и недосягаемом будущем.
Сзади тихо подошла Настя. Обняла, прижалась.
— Ты чувствуешь? — шепотом спросила она.
— Да.
Я чувствовал. Малыш в моих руках не плакал; просто шевелил ручками и смотрел в пространство. А внутри крошечного тельца бушевал океан Силы. Чистой и незамутненной. Слепой, и пока не ассимилированной ни одним из законов и принципов Вселенной. Белый холст, энергия стихии, еще не нашедшая себе русла.
И поиски этого русла, верного и правильного, были в наших с Настей руках. Были нашим долгом не только перед сыном, но и перед чем-то большим. Перед нами открылся Путь. Ощущение глобальности и значимости каждого дальнейшего поступка легло на плечи. Легло не тяжким и вынужденным бременем, а осознанным и объективным пониманием необходимости движения по этому Пути. Движения не «куда», а «во имя». Во имя жизни, во имя разума, во имя всего мира — цель сложно было облечь в слова, зато очень хорошо чувствовалось ее истинность и вектор направления к ней.
— А мы справимся? — все также шепотом спросила Настя.
— Должны. — Ответил я. — В конце концов, это же наш ребенок.
— Ты знаешь… — Она задумчиво посмотрела на меня. — Когда ты там снаружи убил последнюю тварь, что-то сдвинулось в мире. Сложно объяснить, как я это почувствовала… Как будто сняли какие-то оковы. Тут же прекратилась эта дикая боль, малыш наконец родился… Я его на руках держу, а в голове будто шепчет кто-то. Не словами, даже не образами, а такими, как сказать… Словно размытые тени где-то на периферии зрения…
— И? — Я напрягся. Ко всяким предчувствиям и смутным ощущениям мы давно привыкли относиться со всей серьезностью, так что, если уж Настя об этом заговорила, значит стоит, как минимум, прислушаться. — Смысл уловила?
— Не знаю. Ощущения были похожи на нашу с тобой встречу. Как-будто пройден некий рубеж, как это называется по пиндосски?.. Чекпойнт, вот! Так точнее. И теперь нам разрешено и доступно очень многое, что раньше было нельзя. Но и Им. — Она неопределенно показала пальцем куда-то вверх, но я прекрасно понял, кого она имеет в виду. — Им, в свою очередь, тоже дан определенный картбланш относительно нас…
— Картбланш… — Повторил я за ней. Звучало несколько пугающе, но я настолько устал, что не было сил даже бояться. — Ну, значит, так надо!
— И что нам теперь делать? — Спросила Настя. Тоже без всякого страха, а просто, словно мы говорили не о нашем туманном и полном опасностей будущем, а о сломавшемся утюге.
— Жить. Бороться. Все тоже самое, что и раньше. Нас дерут, а мы крепчаем! Вот и все.
А что я еще мог сказать? Раз уж мы оказались втянуты в эту игру, надо играть. Других вариантов нет. Не вешаться же?
Она помолчала, потом улыбнулась и сказала:
— Тогда давай выбирать имя!
Имя. Точно! У нас же сын родился, а мы до сих пор не удосужились его назвать. Родители…
— Иван. — Совершенно неожиданно для себя самого сказал я.
— Иван? — Вскинула брови она. — Я думала, тебе с некоторых пор это имя не особо нравится…
— С некоторых пор нравится… Ну что мать, так и будем стоять? Титьку ему дай что ли…
— Дам, не переживай. А ты пойди-ка умойся, воин света. А то — на покойника похож.
— На себя посмотри…
На самом деле, для новоиспеченных счастливых родителей, выглядели мы довольно необычно. Бледные, осунувшиеся, еле стоящие на ногах. А я, вообще, покрытый с ног до головы засохшей кровью и пылью, походил на крайне нечистоплотного зомби из американских фильмов. Образ ходячего мертвеца дополняли еще не успевшие толком зарубцеваться раны от мечей Негров. Все-таки, достали они меня пару раз. Хорошо, что не в голову или грудь, иначе никакой Свет бы не помог. А так, не пришлось даже отвлекаться на борьбу с черной дрянью, из которой были сотканы пронзившие меня лезвия. Энергия бешеного потока фотонов, каналом концентрации которой я сумел сделать мое тело, справилась с заразой вместо меня.
