За всеми заботами Сомов так и не попал в королевскую академию в этом году. А стоило окончательно поставить на поток производство алмазов, как появился герцог и определил новую задачу, от которой свело скулы. Начальник тайной стражи потребовал начать атомный проект. И Сомов начал — куда денешься. Но что хуже всего было то, что этот проект стал у него успешно продвигаться, благо пока только на бумаге.
Были и другие плохие новости. Магистр Сиан к осени очутился в тяжелом финансовом положении, которое сказалось не на нем, а на его крестьянах, у которых он забрал весь урожай, не заплатив ни одной монеты. Недовольство голодных крестьян скоро переросло в бунт и хороший дядька Тессар, который любил послушать песни Высоцкого в исполнении Сомова, пошутить и посмеяться, подавил бунтовщиков с ужасающей жестокостью и самым кровавым образом. В течение месяца каждый день кого-то казнили, а деревни вокруг крепости утыкали пиками с насаженными на них головами. Бунт он подавил, а вскоре выправил и свое финансовое положение, продажами магических аккумуляторов. Но относится к магистру как раньше, Виктор уже не мог.
Известия о судьбе целительницы также оказались безрадостными. Человек герцога, посланный за ней, не вернулся, а может даже и не посылался. По этому поводу Гросс категорически заявил, что к оркам он больше никого отправлять не намерен. Сведений о разноглазом маге в архивах тайной стражи Крон не обнаружил и высказал предположение, что искать человека с такими приметами нужно в Альтарии среди вампиров. Красноглазые встречаются только там. Слабым утешением был адрес мошенника Варса, единственного кого начальник тайной стражи все-таки нашел.
Сомов сидел за столом, заваленном исписанными и исчерканными листами бумаги, слепо смотрел в белое окно, за которым шел снег и вспоминал прошлое. Период, когда он чуть ли не каждый вечер перед сном, прокручивал в голове земные воспоминания, пользуясь восстановленной памятью, давно прошел. Это было приятно и болезненно одновременно, и Виктор перестал вспоминать свой мир. Но сейчас он вспоминал не просто землю, а конкретное время и место — аэропорт, посадку в самолет, лица пассажиров, разноглазого мага. Вспоминал каждое сказанное слово, все детали, любую мелочь. Перед мысленным взором Сомова появилась татуировка мага. То, что раньше воспринималось, как непонятные размытые иероглифы под татуированным восходящим солнцем на кисти руки разноглазого пассажира сейчас обрело резкость и перед глазами возникли четкие буквы остандского языка. На руке разноглазого мага было написано — «год черного лебедя».
Виктора охватило волнение. Когда здесь был год черного лебедя? Он попытался вспомнить, но, несмотря на идеальную память, не смог этого сделать. Что за чертовщина? Сомов замотал головой, а потом нажал кнопку вызова дворецкого.
— Напомните мне, когда у нас был год черного лебедя? — нетерпеливо спросил он.
Дворецкий поднял глаза к потолку и беспомощно пошевелил губами.
— Нет. Что-то не припоминаю, господин Сангин, извините.
— Календарь, — возбужденно попросил Виктор, — Срочно найдите и принесите мне самый полный календарь, какой только есть.
Дворецкий вернулся с толстенным календарем в руках и видимо успел в него уже заглянуть, поскольку протягивая его Сомову с вежливой улыбкой известил:
— Год черного лебедя, господин, наступит через девять лет.
Сомов хохотал. Он ненадолго прерывался, а потом опять заливался смехом, торжествующе потрясал кулаками и даже показывал кукиши воображаемому оппоненту. Сегодня утром он проснулся совершенно другим человеком. Это было невероятно, но клеймо клятвы верности исчезло! Совсем. Чтобы окончательно установить действует клятва или нет, Виктор представил, как он убивает герцога Гросса. Думалось об этом легко и со злостью, а не так как раньше когда подобные мысли сразу начинали казаться глупостью и съезжали на размышления, что герцог сделал для него много хорошего и что вообще он отличный парень.
Убедившись, что клятва больше не работает, Сомов первым делом задумался именно о том, чтобы убить герцога Крона Гросса и полностью избавиться от чьего-либо контроля. А потом… Действительно, а что потом? Опять пускаться в бега и все начинать сначала? Отказаться от учебы у магистра и бросить успешно развивающийся бизнес, который приносил прибыль в золотом эквиваленте килограммами, было бы величайшей глупостью. Самым разумным решением было оставить все как есть и делать вид, что он по-прежнему подчиняется герцогу. А самому начинать стелить соломку повсюду, куда можно будет упасть. В том, что падать рано или поздно придется, Виктор нисколько не сомневался.
Сомов собрал все записи и чертежи по атомному проекту до самого последнего листочка, прогулялся в малый зал замка и злорадно затолкал их в горящий камин.
— Ты что там палишь? — юная баронесса обожала появляться незаметно и в самый неподходящий момент.
— Любовные письма, — обернувшись, ответил Виктор, — И вам доброго утра, восхитительная Ленора. Вы не находите, что сегодня замечательное утро? А как легко дышится.
— Доброе утро. Дышится смрадом от твоих любовных записок. Впрочем, день и правда обещает быть пригожим. Не желаешь составить мне компанию на конной прогулке?
— Почел бы за честь, прекрасная госпожа. Но, к сожалению, у меня нет лошади.
— Отговорка не принимается. На конюшне полным-полно лошадей. Но ты хоть в седле-то держаться умеешь?
— Нет, — признался Сомов, — Ни разу еще в седле не сидел.
— Смешно. Будущий барон не умеет держаться в седле. Это позорное обстоятельство нужно немедленно исправить, — Ленора хитро улыбнулась, — Собирайся, Вик, будешь учиться ездить верхом. И не волнуйся, я лично выберу для тебя самую смирную лошадку. Жду у конюшни через час, и не вздумай опаздывать!
— Кто бы говорил, — усмехнулся ей в след Виктор.
Баронесса явилась на променад в кожаных брюках, заправленных в высокие сапожки, короткой шубе-накидке наброшенной на плечи, лайковых перчатках и плеткой в руке. Явилась, конечно, с опозданием.
— Выведите мою Белку, а господину Сангину приготовьте Абсолюта, — приказала она конюхам и мило улыбаясь, пояснила Виктору: — Это его так дедушка назвал.
— Вас обманули, баронесса, — сказал Сомов, наблюдая, как выводят вырывающегося из рук вороного дьявола с длинной гривой и пытаются его седлать, — Это не лошадка, это жеребец. И кличку свою он получил явно не из-за того, что отличается абсолютно смирным поведением, — и крикнул конюхам, — Оставьте его, не надо седла!
