– И покушали, и помылись, – хмуро сказала Лемешева. – Пошли, девчонки.
То, что я села в сторонке, получилось случайно.
Ноги сами понесли меня в кресло у камина – широкое кожаное кресло, где я так привыкла сворачиваться клубочком и полусидеть-полулежать, глядя на работающего Завулона, на бездымное пламя в очаге, на фотографии, которыми увешаны стены...
И когда я сообразила, что невольно отдалилась от всех, занявших подобающие места на диванах у стены – было уже поздно что-либо менять. Только глупо бы выглядела.
Тогда я скинула босоножки, подобрала под себя ноги и уселась поудобнее.
Лемешева удивленно глянула на меня, прежде чем приступить к отчету, остальные даже взгляда себе не позволили – ели глазами шефа. Лизоблюды!
Завулон, откинувшийся в кресле за своим необъятным столом, тоже никак на меня не отреагировал. Внешне, по крайней мере.
Ну и не надо...
Я слушала ровный голос Лемешевой – докладывала она хорошо, коротко и четко, ничего лишнего не сказано, и ничего важного не упущено. И смотрела на фотографию, что висела над рабочим столом. Старая-престарая, ей сто сорок лет, она сделана еще коллоидальным способом – когда-то шеф мне подробно объяснял различия между «сухим» и «мокрым» методами. На фотографии – Завулон в старомодной одежде оксфордского студента, на фоне башни колледжа Крайст-Черч. Это подлинник работы Льюиса Кэрролла, и шеф как-то заметил, что очень трудно было уговорить «этого чопорного поэтического сухаря» потратить время не на маленькую девочку, а на собственного студента. Но фотография очень удачная, наверное, Кэрролл и впрямь был мастером. Завулон на ней серьезен, но в глазах живет тихая ирония, и еще он кажется гораздо моложе... хотя что для него полтораста лет...
– Донникова?
Я посмотрела на Лемешеву и кивнула:
– Совершенно согласна. Если целью нашей миссии было непременное освобождение задержанной – то образование круга силы и угроза жертвоприношения являлись наилучшим решением.
Помолчав, я скептически добавила:
– Конечно, если эта дура стоила таких усилий.
– Алиса! – в голосе Лемешевой зазвенел металл. – Как ты смеешь обсуждать приказы руководства? Шеф, приношу извинения за Алису, она переволновалась и несколько... несколько не в себе.
– Разумеется, – сказал Завулон. – Алиса, фактически, обеспечила успех операции. Пожертвовала всей своей силой. Неудивительно, что ей хочется задавать вопросы.
Я вскинула голову.
Завулон был очень серьезен. Ни тени насмешки или иронии.
– Но... – начала Лемешева.
– Кто-то только что говорил о субординации? – прервал ее Завулон. – Помолчите.
Лемешева осеклась.
Завулон поднялся из-за стола. Неторопливо подошел ко мне – я, не отрываясь, смотрела на него, но вставать не стала.
– Та дура, – сказал Завулон, – ни стоила таких усилий. Разумеется. А вот сама операция против Ночного Дозора была крайне важна. И все ваши боевые раны вполне оправданны.
Мне словно шило в одно место вставили...
– Спасибо, Завулон, – ответила я. – Мне будет легче прожить все эти годы, зная, что я выкладывалась не зря.
– Какие годы, Алиса? – спросил Завулон.
Странное дело... мы целый год вообще не разговаривали... я даже приказов от него лично не получала... а вот сейчас он заговорил – и в груди снова холодный колючий комок...
– Лекарь сказал, что я восстановлюсь очень нескоро.
Завулон усмехнулся. И – вдруг – протянул руку! И потрепал меня по щеке. Ласково... и так знакомо...
– Мало ли, что сказал лекарь... – миролюбиво произнес Завулон. – У лекаря свое мнение... а у меня свое.
Он убрал руку, и я с трудом удержалась, чтобы не потянуться щекой за ней следом...
– Думаю, никто не спорит, что Алиса Донникова в значительной мере обеспечила успех сегодняшней операции? – спросил Завулон.
Ага... хотела бы я посмотреть на того, кто возразит! Лишь Лемешева осторожно добавила:
– Мы все приложили значительные усилия...
– По вашему состоянию легко понять, кто и что приложил.
Завулон вернулся к столу. Но садиться не стал, лишь облокотился о столешницу, и замер, глядя на меня. Кажется – он внимательно меня прощупывал сквозь сумрак.
Но я не могла этого ощутить...
– Все согласны, что Дневной Дозор должен помочь Алисе? – осведомился Завулон.
В глазах Лемешевой появилась ярость. Когда-то старая ведьма и сама была подругой Завулона. Поэтому она ненавидела меня, когда я была в фаворе... поэтому сменила гнев на милость, едва шеф от меня отвернулся.
– Если речь идет о помощи, – начала она, – то Карл Львович провел хорошую параллель. Мы готовы поделиться с Алисой силой, но это все равно, что давать умирающему кусок сала вместо бульончика. Впрочем, я готова попробовать...
Завулон повернул голову, и Лемешева заткнулась.
– Нужен бульончик – будет бульончик, – очень мирным голосом сказал он. – Все свободны.
Первыми повскакивали братья-вампиры, потом повставали ведьмы. Я тоже зашарила ногами в поисках босоножек.
– Алиса, останься, если не сложно, – попросил Завулон.
Глаза Лемешевой вспыхнули – и погасли. Она поняла то, во что я все еще боялась поверить.
Через несколько мгновений мы с Завулоном остались одни. Молча глядя друг на друга.
Горло пересохло, и язык отказывался повиноваться. Нет, не может такого быть... не стоит даже и обманываться...
– Как ты, Аля? – спросил Завулон.
Алей меня зовет только мама.
И Завулон – раньше звал...
– Как выжатый лимон, – сказала я. – Скажи, я и впрямь страшная дура? Истратила себя на никому не нужную работу?
– Ты умница, Аля, – сказал Завулон.
И улыбнулся.
Так же как раньше. Совсем так же.
– Но я теперь...
Я замолчала, потому что Завулон шагнул ко мне – и слова стали не нужны. Я даже встать с кресла не смогла: обхватила его за ноги, обняла, прижалась – и разревелась.
– Сегодня ты положила начало одной из лучших наших операций, – сказал Завулон. Его рука трепала мне волосы, но все-таки казалось, что он сейчас далеко-далеко. Конечно, такой маг как он никогда не может позволить себе расслабиться: на нем весь Дневной Дозор Москвы и области, на нем судьбы простых Темных, живущих мирной и спокойной жизнью, ему приходится бороться с интригами Светлых и уделять внимание людям... – Алиса, после твоей глупой выходки с призмой силы я решил, что ты вряд ли заслуживаешь моего внимания.
– Завулон... я была самонадеянной дурой... – прошептала я, глотая слезы. – Прости. Я подвела тебя...
– Сегодня ты полностью реабилитировалась.
