Захрустели веточки с другой стороны поляны. Конрад обернулся и увидел Бетту, прижимавшую к себе злосчастный мешочек с упырником.
— Ваша м-м-милость…
Глаза женщины, пришедшей на встречу с покупателем, а столкнувшейся с обворованным хозяином, наполнились ужасом и тут же опустели, потому что даже последнему глупцу было ясно, что ждет вора, пойманного с поличным.
— Вздумала прогуляться, а, Бетта?
Она не кивнула, не сказала ни словечка, но взгляд отвести не смогла. И в этом взгляде Конрад увидел тень ожидания смерти.
— Диковато здесь для прогулок. Разве нет?
Вновь никакого ответа.
— Ты бы лучше другое место выбрала.
Женщина вновь ничем не показала, что расслышала слова «его милости», только пальцы, сжимающие мешочек, ослабляли и ослабляли свою хватку, пока упырник не упал на зеленый мох.
— Уходи отсюда. Совсем уходи.
Она не поверила собственным ушам.
— В-ваша…
— Забирай детей и уходи. Чтобы глаза мои больше тебя здесь не видели. И молчи обо всем, что было. Поняла? Если проговоришься… — Конрад многозначительно растянул зазвеневшую тетиву.
Бетта всхлипнула, поначалу, видимо, собираясь припасть к ногам милостивца, сохранившего ей жизнь, но, правильно оценив выражение взгляда сквайра, попятилась, кланяясь, а потом развернулась и бегом бросилась по тропинке прочь от того места, которое могло стать ее могилой.
Конрад прикусил губу. Надо было эту бабу прибить, конечно. Тело все равно никто не нашел бы, а на болотах вечно пропадают те неосмотрительные глупцы, что заходят туда без должной охраны. И не жалко дуру вовсе. Как можно жалеть того, кто хотел завести дела с эльфом? Были бы в Тарне инквизиторы, вот потеха пошла бы. Крестовый поход, в результате которого окрестные деревеньки поредели бы еще больше. Правда, мужчин бы вряд ли тронули, а вот женщин щадить не стали бы. Мигом доказали бы причастность к ведовству, и одна дорога — на костер. Но, разумеется, только через пыточную.
Сквайр немного постоял на поляне, словно нарочно ожидая, чтобы женщина успела убраться подальше, пока «его милость» не передумала, а потом двинулся домой по той же тропе, за одним поворотом которой его встретил изумленный егерь.
— Вы что, отпустили воровку?
— Как видишь.
— Но… Она же… Ее же надлежит судить и…
— Повесить, — подытожил Конрад. — Знаю. Только у меня сегодня настроение какое-то дурное. Вроде и подходит для душегубства, да на бабу рука что-то не поднимается.
Тед непонимающе нахмурился:
— Ну хоть покупателя ее вы… того?
— Кого? — нарочито рассеянно переспросил сквайр.
— Покупателя, — повторил егерь. — Видели?
— А как же! И он меня видел.
Лицо доносчика побледнело.
— И что он? Повинился? Или вы его…
— Поговорили мы с ним, — сказал Конрад, пряча руки по запястья в прорези подвязанного поясом плаща, словно вдруг озяб. — Хорошо так поговорили. О людях честных и не слишком.
Егерь невольно сделал шаг назад, но собирался ли он сбежать или признать свою вину, неназначенному имперскому ассасину было неважно. «Шершень» свечой взлетел в небо, и пока Тед невольно провожал странную суковатую палку взглядом, ладони Конрада выпорхнули из складок плаща и легли на рукояти изогнутых кинжалов, которые мало чем уступали мечам по длине и уж вовсе ничем — по остроте и крепости лезвий. Два клинка, не умеющие сверкать, вонзились под ребра доносчика, каждый со своей стороны. Один мигом добрался до сердца, второй взрезал брюшину, не оставляя раненому ни единого шанса на выживание.
Егерь упал, судорожно нащупывая на поясе кошель, в котором наверняка хранились целебные зелья, но яд, которым были напитаны клинки ассасина, сделал свое дело быстрее, чем можно было предположить: Тед вдохнул, а выдохнуть уже не смог. Пальцы, так и не добравшиеся до спасительных снадобий, бессильно разжались.
Конрад убрал оружие обратно в заплечные ножны, из-за которых все люди окрест считали его с самого первого появления в Амменире горбатым, посмотрел на упокоившегося отнюдь не с миром доносчика… Глубоко вдохнул лесной воздух, в котором все еще чувствовался слабый аромат осени, поймал вернувшегося с небес на землю «шершня» и продолжил свой путь по тропе, правой ладонью накрыв полученный от остроухого переговорщика мешочек. Мана эльфийских земель приятно грела руку, однако на душе у Конрада было тревожно.
* * *
Брат-инквизитор Иоганн задумчиво ткнул окованным носком сапога тушу волка, покрытую седой шкурой. Туша, разумеется, не шелохнулась. Во-первых, потому что была чуть ли не вдвое тяжелее человека, который ее осматривал, а во-вторых, давно уже стала бездыханной благодаря самоотверженной попытке домашней стражи защитить своих хозяев от невесть откуда взявшегося посреди ночи и посреди дома волка. Причем волка не самого обычного.
Зверей такого размера и окраса Иоганн не видел никогда в своей жизни, даже пока служил охотником на ведьм. Впрочем, та служба продлилась совсем недолго, поскольку добросовестного и услужливого молодого человека быстро заметили и поощрили на дальнейшее служение церкви чином инквизитора. А дальше были годы перебирання одних и тех же бумаг, беззвездные ночи, проведенные в допросных, усиливающаяся глухота от криков истязаемых еретиков и пепел сгоревших костров. Не самое приятное времяпрепровождение, но настоятельно необходимое для блага церкви и конечно же для блага Империи, хотя о последнем наставники Иоганна, а позднее и его командиры почему-то вспоминали очень редко.
В долгой выслуге была своя прелесть. К примеру, брат-инквизитор, возраст которого подбирался уже к сорока годам, мог не особенно торопиться исполнять порученные ему дела или вовсе назначать на расследования своих юных помощников, а сам в это время предаваться чтению мудрых книг или отправлению благоговейных молитв. Но с другой стороны, года неумолимо утекали в вечность, а положение оставалось все тем же и совершенно не удовлетворяющим честолюбивого мужчину.
Тем более, когда вокруг то и дело возвышаются люди, не обладающие глубоким умом, а только и умеющие, что размахивать булавой и жечь еретиков. Себя Иоганн полагал куда более достойным для продвижения по службе, однако с недавних пор понял, что помочь ему в его стремлениях способен лишь счастливый случай, поскольку покровителями обзавестись так и не удалось. А случай ведь никогда не возникает сам по себе, его нужно искать, старательно и прилежно.
Вот брат-инквизитор и оставил, пусть с искренним сожалением, свой уютный монастырский кабинет, окунувшись в грязь и скуку будничных дел. На него посмотрели с недоумением, даже с некоторым подозрением, но в дотошных дознавателях всегда был слишком большой недостаток, чтобы не позволять человеку, изъявившему определенное рвение, приложить свои силы к нужному делу.
