Эпилог
— Приветствую, — сказал я, входя в кабинет Генриха Поммела.
Он молча указал мне на стул.
— Наделал ты нам проблем, Мордимер, — заявил он, даже не силясь поздороваться.
— Я отыскал правду.
— Да-а, отыскал правду. И чего мы добились благодаря этому?
— Чего добились? Правды! Иль этого мало? Ну, и небольшое вознаграждение. Я положил на стол тугую мошну с золотом.
— Забери это, — сказал он усталым голосом. — Я решил дать тебе отпуск, Мордимер, бессрочный. Я также решил написать письмо Его Преосвященству, прося, чтобы он соблаговолил принять тебя в ряды лицензированных инквизиторов в Хез-хезроне.
— Избавляешься от меня за то, что я был слишком догадливым, да? Слишком добросовестным?
— Я не избавляюсь от тебя. — Он взвесил в руке кошель и бросил его мне на колени. — Это почётное повышение, Мордимер. Кроме того, я считаю, что для нас обоих будет лучше, если ты уйдёшь.
— Почему? — спросил я обиженно. Я переложил кошель назад на стол. Он действительно был тяжёлым.
— Поскольку то, что для тебя средство, ведущее к цели, для других людей уже цель.
Я молчал какое-то время.
— То есть, я должен был договориться с Гриффо, не так ли? Освободить Захария, получить плату от его отца, после чего взять деньги от Фрагенштайна в обмен на сокрытие семейных тайн?
— Ты сказал, Мордимер.
Выходит, Поммел попросту хотел спокойно жить дальше. Таким был его образ жизни. Ваш покорный слуга вызвал в этой жизни маленькое землетрясение. Наверное, моему начальнику не понравился разговор с людьми в черном. Может быть, ему также не понравилась ходившая сплетня о том, что граф Фрагенштайн утонул, так как связался с Инквизицией. А Поммел, видать, не имел столько честолюбия, чтобы оставаться добросовестным инквизитором, он предпочитал проплатить благосклонность местного дворянства. Кто знает, может сам мечтал когда-нибудь притязать на дворянскую грамоту.
Я встал с места.
— Может ты забыл, Генрих, что Бог все видит, — промолвил я. — Видит и оценивает. Оценивает и готовит наказание.
— Учить меня вздумал? — Он также встал. Я видел, как его лицо становится пурпурным.
— Никогда бы не осмелился, — ответил я.
— Я любил тебя, — сказал он, выделяя каждое слово. — Но сейчас думаю, что ты можешь принести больше вреда, чем пользы. В связи с этим, я направлю письмо с требованием, чтобы тебя лишили полномочий инквизитора.
Я обмер, но через мгновение лишь склонил голову.
— «Ибо Он укрыл бы меня в скинии Своей в день бедствия, скрыл бы меня в потаённом месте селения Своего, вознес бы меня на скалу»[18], — прошептал я.
— Убирайся, наконец, — приказал он утомлённым голосом.
— Ещё нет, — отозвался кто-то.
Я резко обернулся. В углу кабинета, опершись на сучковатый посох, сидел измождённый человечек в грязно-сером балахоне. Каким чудом ему удалось незаметно войти в здание Инквизиции? Вообще, каким чудом удалось ему зайти в эти покои и подслушать наш разговор?
— Добрый брат, ничего из того, что тут происходит, тебя не касается. Иди, я прикажу подать тебе обед, а потом, перед продолжением странствия, наполним твой мешок мясом, сыром и хлебом.
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
— Большое спасибо, Мордимер, но я не вкушаю ничего, кроме Света.
Когда я услышал эти слова, то хотел спросить, не открыть ли в таком случае для него ставни или не зажечь ли свечи, но, к счастью, я не успел этого сказать. Генрих Поммел упал на колени и треснулся головой о половицы так крепко, что я задумался, а не пробьет ли он дыру в подвал.
— Господин мой, — воззвал он, — чем я заслужил себе эту честь?!
— Ты себе не заслужил, — отверг человек в сером балахоне.
Потом он встал и приблизился к вашему покорному слуге, который смотрел на всё это, по меньшей мере, как баран. Он положил мне руку на плечо, и я согнулся под её тяжестью. Сейчас тот, кого я принял за нищего, не казался уже ни таким низким, ни таким немощным как перед этим. Даже жалкий балахон превратился в белоснежный плащ. Его волосы, казалось, мерцали чистым золотом.
— Мордимер, — сказал он, — мой дорогой Мордимер. Ты действительно не знаешь, кто я?
Я неосторожно посмотрел в его глаза и утонул в лабиринтах безумия, которое в них пульсировало. Я не смог бы уже сам отвести взгляд, но он ударил меня по щеке. Я вырвался из тенет и отлетел к стене.
— Не хочу тебя пугать, мой мальчик, — молвил он, и в его голосе я уловил нотку печали.
— Кто ты? — спросил я, удивляясь, насколько спокойный у меня голос. Я был поражен, ведь, несмотря на то, что сейчас я чувствовал исходящую от него необыкновенную мощь, никаких признаков, обычно сопровождающих явление могучих демонов, я не распознавал.
— Помни, что смело могу вспомнить слова Господа: «Не бойся, ибо Я с тобою; не смущайся, ибо Я Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя десницею правды Моей»[19].
Если бы я мог, то выхватил бы меч из ножен, но у меня ничего не было, кроме кинжала, спрятанного за голенищем сапога. Что ж, я его вытащил, сознавая, как смешно выглядит этот жест. Но ведь не об оружии шла речь, а о силе веры, которая направит лезвие.
— «Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине»[20], — воскликнул я.
— Прекрасно сказано, Мордимер, — признал он с одобрением. — Тем прекраснее, что ты веришь в то, что я — демон.
— У тебя времени ровно на три удара сердца, чтобы объясниться. Потом тебя убью, — предупредил я спокойно и решительно.
Так спокойно и так решительно, дабы скрыть свой ужас. Ужас мышки, грозящей льву.
— Мое сердце никогда не билось, и ты не смог бы меня уничтожить, даже если бы я это позволил…
— Это ангел! — крикнул Поммел, не поднимая головы от пола. — Это ангел! Сжалься надо мной, милостивый господин!
— С тобой мне не о чем говорить, — буркнул стоящий рядом со мной человек, и я вдруг увидел, что рот Поммела исчезает. Через минуту на его лице между кончиком носа и подбородком ничего нельзя было увидеть, кроме гладкой кожи.
— Ты на самом деле ангел? — спросил я, отступая на шаг и краем глаза поглядывая на Поммела, который в отчаянии ощупывал себя пальцами в поисках рта, и глаза у него были выпученными от ужаса.
— Я не обычный ангел, Мордимер, — ответил он. — Я твой ангел-хранитель. Я лампада, которой ты рассеиваешь тьму, я капля воды, которая упадет в твой жаждущий рот, я дуновение ветра среди жара пустыни, я предвестник надежды там, где забыто слово «надежда». — Вдруг его фигура выросла аж под потолок. Я закрыл глаза, ибо блеск ослепил мои зрачки. — И я Слуга Божий, Молот ведьм, а также Меч. Я проведу тебя среди Ловцов Душ и подарю жизнь среди Черной Смерти. Хочешь ли обнять меня, Мордимер?
