Эта мысль успокоила Алиора и он позволил себе немного расслабиться. И тотчас проснулся.
Стоило ему, сделав над собой неимоверное усилие, разлепить, казалось, намертво склеенные глаза, как он увидел Лота.
— Наконец-то! — встретившись с ним взглядами, воскликнул бродяга. — Ну и силен ты спать!
— Что-нибудь случилось? — Аль тотчас насторожился, рывком вскакивая на ноги с деревянной лавки, на которой, в уголке возле оконца, он, оказывается, проспал всю ночь. Доски пола предательски заскрипели у него под ногами, да так громко, что юноша вздрогнул. Этот скрип походил на стон — жуткий, мучительно болезненный, полный ужаса и страха, так что юноше стало не по себе, как если бы он случайно наступил на лапу крутившейся под ногами убогой и безропотной бездомной собаки.
— Не суетись, — Лот, наоборот, сел на край лавки. — Все в порядке.
— Зачем же ты меня разбудил? — с непониманием и долей обиды спросил приятеля Алиор.
— Да потому что уже полдень. Или тебе мало ночи и ты намереваешься проспать еще и целый день?
— Может, и собирался, — недовольно пробурчал царевич себе под нос, — пока ты меня не разбудил.
— Ну, уж прости меня! — всплеснул руками Лот. — Да только заглядывала старуха-трактирщица, предлагала отобедать. Лично я голоден, как волк. А, равняя всех на свой манер, решил, что и ты тоже. И посему решил, вместо того, чтобы уйти одному, захватить с собой и тебя.
— Ладно, — Алиор тяжело вздохнул. Он начал уже приходить в себя, отходя от сна. — Может, и хорошо, что ты меня разбудил.
— Опять вещий сон? Или не просто дурной? — теперь пришла пора бродяги насторожиться.
Царевич не спешил с ответом, поскольку и сам не знал его. А действительно, что за сон ему приснился? Ведь впервые он был не о будущем, а о настоящем. Да и касался путников он лишь отдаленно.
Но кто знает, как эта минувшая ночь могла повлиять на грядущий день.
— Пошли обедать, — наконец, решил Алиор. — Пока похлебка, или чем нас там собирается потчевать трактирщица, не остыла.
— Но ты расскажешь? — ему сделалось так любопытно, что даже голод не мог охладить, отодвигая в сторону, это чувство.
Юноша кивнул в ответ, думая о том, что, возможно, это и правильно. Сон заслуживал того, чтобы его запомнили и попытались понять.
Внизу, в несколько посветлевшей зале, никого не было.
— Уф, — Лот вздохнул с явным облегчением. — Не хотелось бы мне столкнуться нос к носу с кем-нибудь из завсегдатаев этого странного трактира.
"Вчера это тебя не особенно пугало, — собирался возразить ему царевич, — или за ночь что-то изменилось?".
Однако прежде, чем успел открыть рот, он и сам понял, в чем дело.
Залу больше не наполнял глубокий туман чада и полумглы. Струившийся из открытого нараспашку оконца воздух был чист и свеж, пах свежескошенными травами, недавно прошедшим дождем, и чем-то еще, таким же обыденно невинным.
Стоявшие у стен столы — большие и тяжелые, были аккуратно прибраны, лишь на одном, ближайшем к оконцу, приглашая гостей, дымились две плошки с густой наваристой похлебкой, а рядом, на белом полотенце, лежала буханка свежеиспеченного хлеба.
— Спасибо, хозяюшка! — крикнул в пустоту Лот и, не долго раздумывая, принялся за еду. Аль же, не чувствуя особенного голода, не прекращал разглядывать все вокруг.
Ему казалось, что за вчерашней полумглой скрывались грязь и нищета давно покинутого людьми жилища, покрытого такими же зарослями паутины, как на чердаке, запыленные, проломленные кое-где доски щербатого пола, нищенская черная печка в углу. Однако сейчас его глаза видели вполне залу, путь не богатую, но вполне уютную и ухоженную.
"Если все, что мне приснилось и на самом деле так, — он провел рукой по теплому, словно живому столу, — то перемена понятна: домовой с кикиморой до сих пор отпугивали людей, теперь же решили заманить к себе новых хозяев", — сердце защемило. Удивительно, но ему страшно захотелось остаться в этом придорожном трактире, забыть обо всех заботах и просто жить, наслаждаясь каждым новым днем.
Странно, он никогда прежде не мечтал о доме и семье. Возможно, юноша просто был слишком молод для этой мечты. Да и сейчас ему не хватало взрослости. И потому очень скоро сладостная истома в груди медленно сменилась грустью: это был не его дом и вообще Алиор сомневался, есть ли то вообще где-то на свете. Почему-то юноша был уверен, что нет.
— Лот…
— М-м? — не прекращая жевать, повернул к приятелю голову бродяга.
— А тебе не хочется здесь остаться?
— Да! — тотчас с готовностью воскликнул Лот. Именно об этом он и думал все последнее время. Ну, хотя бы немного пожить, хоть недельку. В конце концов, они заплатили за постой, и никто не мог теперь их выставить вон. В глубине души он даже молил богов, чтобы Альнар как можно дольше не приходил из города. Вообще-то, это было странным: бродяга, уже забывший, что такое дом, не испытывал никакой привязанности к приютившим его обителям, легко меняя крышу над головой на купол небес. Однако удивило его совсем не это, а: — Почему ты спрашиваешь? — не могло быть, чтобы и Аль-ми испытывал нечто подобное. Потому что, в отличие от навязавшегося на его голову спутника, у младшего царевича была цель, к которой, как верил бродяга, тот рано или поздно доберется, что бы ни вставало на пути.
Алиор вздохнул, потер подбородок, после чего принялся пересказывать свой сон. Делал это он медленно, старательно отводя взгляд в сторону от собеседника, чтобы тот своим видом или случайно сорвавшимся с губ словом не отвлек его.
Впрочем, он должен был признаться себе, что Лот на этот раз проявил себя хорошим слушателем. Он, вопреки обыкновению, ни разу не прервал собеседника, который, впрочем, не особенно заблуждался на этот счет, понимая, что, скорее всего, дело тут лишь в том, что рот бродяги был занят другим делом, мешавшим разговору — едой.
— Ну что ты думаешь обо всем этом? — спросил царевич, закончив рассказ.
Лот помолчал какое-то время, старательно дожевывая оставшееся во рту, после чего решительно отодвинул от себя пустую плошку и сказал:
— Можешь спокойно есть. Не отравлено.
Аль вскинул на бродягу удивленный взгляд. Он ведь говорил совсем о другом! Неужели приятель пропустил все мимо ушей?
— Ешь давай, — нахмурившись, повторил Лот. — А то с голодухи ноги протянешь. Вчера ведь к похлебке даже не притронулся. И вообще, расслабься. Если все так, то нам с тобой здесь не угрожает ничего, то есть абсолютно. Да ты и сам видишь: хозяева сменили гнев на милость, видя в нас гостей, пусть не званных, но вполне желанных. Иначе сидели бы в той же едкой гари, чихая и морщась. А вот если ты будешь и дальше с этим твоим дурацким упрямством отказываться от их угощения, могут и обидеться. Тебе это надо — злить домового и кикимору?
