Он так и подскочил, когда Юстафа тронул его за плечо.
Толстяк в насмешливом ужасе вскинул руки.
— Клянусь могилой моей матушки взять не больше, чем мне причитается.
Райф промолчал, зная, что Юстафу все равно не перешутишь. Он его даже понимал с трудом.
Юстафа придвинулся совсем близко, дыша ему в ухо.
— Как тебе понравился туман? — Видя замешательство Райфа, он с удовольствием продолжил: — Ты ведь знаешь, что он не настоящий, да? Это Аргола его поднял. Я ему говорил, что нам от этого может быть столько же вреда, сколько и пользы, а он ни в какую. Есть, говорит, среди нас такой, кто и в тумане хорошо видит. Не знаю, право, о ком это он?
— Уйди, — сказал Райф.
Не дождавшись продолжения, Юстафа повернулся на каблуках и отошел. Вскоре он уже передавал кому-то свой разговор с Райфом в сильно приукрашенном виде.
Свет на земле у входа в рудник, и что-то блестит в нем...
— Райф! — Мертворожденный сунул ему в руки ржавую лопату без черенка. — Нагрузи ее золотом и отправляйся наверх. Возьми лампу. Глянь, что там случилось с Джеком, и пусть Фома подсобит тебе с лошадьми. — И он добавил, когда Райф уже направился к сундуку: — Ты славно поработал в эту ночь, парень.
Черный омут всосал в себя эти слова.
Адди загрузил лопату золотыми слитками. При свете, который они отбрасывали, лицо овчара казалось нарисованным на холсте. Привыкший считать овец по головам, он пересчитал и слитки. Райф прислонил отяжелевшую лопату к груди. Покончив с укладкой, Адди повесил лампу на хвостовик лопаты.
— Шагай, да смотри не задерживайся. Нас тут остается шестеро всего с одним фонарем.
Подъем от кладовой показался Райфу круче, чем спуск, и ноги у него, несущего тяжелый груз, работали вовсю. Лампа раскачивалась на каждом шагу, кидая отблески на стены. Черный омут теперь, когда Райф остался один, то расширялся, то сокращался, показывая что-то и тут же поглощая снова.
У перекрестка идущий снизу сквозняк взъерошил волосы у него на затылке. Что-то блестит на земле у входа в рудник — чей-то упавший меч...
— Стало быть, это ты, — сказал знакомый голос. — Я так и думал, да не хотел верить собственным глазам.
Из мрака выступил Битти Шенк, в железном панцире с кольчужными оторочками на отверстиях для рук и шеи, с тяжелым коротким мечом. Он отморозил себе два пальца на правой руке, но у Орвина Шенка сильные сыновья, и Битти нарастил себе плотные мускулы у основания большого пальца и на запястье. Он был без шлема, с закрученными в хвост светлыми волосами. Увидев золотой груз в руках Райфа, он презрительно скривил рот. Стыд ожег Райфа, как огонь.
— Ты убил Даррена Клита, брата Рори. Он только что стал новиком, и это был его первый дозор. Он сменил меня, и тут ты его застрелил.
Труп, одетый в доспехи, в кругу фонаря, и стрела торчит из его груди.
Клановый воин.
Райф вдыхал и выдыхал, держась неподвижно. Черный омут оставался на месте, предостерегая его: не думай.
Клановый воин.
Битти Шенк смотрел на него, пошевеливая пальцами правой руки. Он возмужал с тех пор, как Райф видел его в последний раз, и держался со скромной уверенностью. На его мече подсыхала кровь — кровь Увечного, без сомнения.
— Старатели, к слову, тоже черноградцы.
Райф, зажмурившись, принял удар. Он знал это, знал еще до того, как пустил первую стрелу. Он видел у них амулеты, видел рога со священным камнем на их поясах, видел черные нити, вплетенные в волосы. Он слышал их голоса, слышал выговор, такой же, как у него самого. Старатель, проткнутый Мертворожденным, произнес перед смертью имя своего клана.
Что я наделал?
— Положи золото, Райф. Я не стану убивать безоружного.
— Уходи, Битти.
— Нет, Райф. Не могу.
Райф знал, что он не уйдет. Здесь погибли кланники, и никто из Шенков не оставил бы этого просто так.
Убей для меня целое войско, Райф Севранс.
Райф, склонив колено, опустил лопату с золотом на пол. Лампа, доверху налитая маслом, упала на бок, и он безотчетно поправил ее. Лицо Битти при свете было мрачным и красивым. Презрение сошло с него, и Райф остался вечно благодарен Битти за это.
Битти ступил вперед с грацией истого кланника. Он знал, что умрет все равно, даже если победит сейчас, — и тем не менее ждал, когда Райф обнажит меч. Райф, повернув свой клинок плашмя, отвел его первый удар, но Битти при этом налег на свой короткий меч всем телом, и локоть Райфа едва не хрустнул. Он припал на одно колено, чтобы восстановить равновесие, и острие меча Битти чиркнуло его по костяшкам.
Райф со свистом втянул в себя воздух. Мокрое тепло просочилось между пальцев на рукоять меча. Подстегнутый болью, он ринулся вперед. Его кровь, как первые капли дождя, упала на доспехи Битти, и меч в тот же миг отскочил назад — мастер, ковавший доспехи, умиленно прослезился бы при виде этого.
Битти, выровняв дыхание, молниеносно скакнул вбок и снова вложил в удар весь свой вес. Райф загородился, поставив меч торчком, но его ноги не обрели еще равновесия, и он с трудом удержал клинок. Ступню свело, и ему пришлось привстать на носки. Битти наступал, не давая ему передышки.
«Убивай подло, но быстро», — прошили голову слова Мертворожденного. Райф шагнул навстречу наступающему Битти. Их мечи с маслянистым шорохом проехались друг по другу, и меч Битти скользнул вниз, а меч Райфа — вверх.
Сердце противника открылось ему.
Его меч пробил доспехи. Сердце и легкие Битти сократились, втянув воздух через прореху. Широко раскрыв голубые глаза, Битти выронил меч. Райф подхватил его и выдернул свой меч из раны, удерживая Битти на весу.
Райф Севранс смотрел в глаза умирающему Битти Шенку.
Потом он осторожно опустил тело Битти наземь, положив рядом его густо обагренный человеческой кровью меч. Он попытался сомкнуть пальцы Битти на рукояти, но они все время раскрывались, и Райф сдался. На поясе у Битти висел витой рог горного барана, доверху наполненный порошком священного камня.
Райф проткнул серебряный колпачок и обвел Битти заветным кругом. Он не стал произносить имена богов, от которых отрекся, но совершил над Битти погребальный обряд... точно так же, как над его братьями когда-то в другой жизни. Замкнув круг, он услышал, как от кладовой к нему приближаются чьи-то шаги.
Он поднял лампу и повернулся лицом к идущему. Мертворожденный, конечно — кто еще это мог быть? Между ними осталось одно неразрешенное дело.
Мертворожденный замедлил шаг, подходя к свету, и скривился, увидев всю картину — мертвеца, кровь и золото. Его голос, когда он заговорил, прозвучал почти мягко:
