– Это все обман, Черный Арлекин. Слушай меня! Это обман! Перестань дергаться!
Магнус застыл в руках Семайлина и зажмурил глаза – у него не было сил смотреть на это. Ушей коснулся хруст позвонков очередной несчастной.
– Что вс-се эт-то т-такое?.. – Он даже начал заикаться от ужаса и непонимания.
– Позволь представить тебе Совесть, мой дорогой ученик, одну из ее личин. Никаких чар, клянусь Кровью Хранна. Ты сам настолько сожалеешь о своих поступках, что твоя совесть каждое мгновение твоей жизни уничтожает по частям твою душу. О, и пусть барды заткнутся, а святоши-церковники подавятся языками, утверждая, что совесть дает раскаяние и успокоение душе. На самом деле... Открой же глаза, Черный Арлекин, погляди, как Совесть упокаивает душу.
Он не хотел открывать глаза. Он знал, что там сейчас эта тварь расхаживает меж рядами безвинных женщин, у каждой из которых лицо его любимой, и откусывает им головы.
– Открой глаза, Черный Арлекин. Совести здесь больше нет.
Сероглаз испуганно поднял сперва одно веко, затем другое. Действительно, жуткой твари с пастью на месте лица здесь уже не было, как и бесконечных рядов скорбящих вдов. Зато в некотором отдалении возвышался огромный холм из сваленных друг на друга тел детей различного возраста. Все они были мертвы. Крошечные годовалые младенцы, дети трех лет, пяти, семи, пятнадцати. Бансрот подери, там были мальчики всех возрастов! У них были тела столь белые, будто кровь из них высосали до последней капли. Прямо перед собой незряче глядели широко распахнутые безжизненные глаза, тусклые и затянутые пленкой. Невыносимая вонь сотен трупов, запах гниения и разложения проникал в ноздри, от него мутнело перед глазами, в желудке начинались спазмы. А еще... лица. Лица многих показались некроманту очень знакомыми, но он не мог вспомнить, где он видел их.
– Сам догадываешься, кто это?
– Я не мог убить столько детей... – прошептал Сероглаз.
И вдруг усомнился: или все же мог?
– Конечно, нет. Это все сироты, которые видели смерть близких благодаря твоим стараниям. Это те дети, чьи души ты покалечил, даже не бросив на них взгляда, даже не будучи с ними знаком, даже не имея представления об их существовании. Ну и часть, само собой, твои жертвы. На самом деле, конечно же, многие из них не мертвы, но жизнь их похожа на это. – Семайлин протянул руку и указал на холм из трупов. – Ты ведь узнал их. Твое сознание рисует для тебя их в подобном виде. Лицо каждого – это твое лицо. В том или ином возрасте. Это все курган, возведенный из тебя. Ты в подножии, ты на вершине. Ты материал, из которого он навален. Я вижу, ты не хочешь больше смотреть, Черный Арлекин, но это еще не все...
И действительно, в тот же миг ближе к вершине мертвые дети зашевелились. Нет, они отнюдь не ожили, как на мгновение предположил Сероглаз. Просто там, под их телами, кто-то двигался. Тела с самого верха покатились к подножию, и в какой-то миг, пробив стену из трупов, из холма показался огромный змей с иссиня-черной чешуей и двумя раздвоенными языками в огромной пасти. Змей начал обвивать курган кольцами и вскоре сжал его весь в спирали черных объятий. С самой вершины он схватил труп ребенка и проглотил его целиком. Это ужасное яство расширило его глотку, но за какие-то доли мгновения переварилось, и чудовище принялось за следующее блюдо.
– Змей Стыда, – негромко проговорил Семайлин. – Ты так стыдишься своих поступков, что не можешь ни о чем забыть, не можешь позволить себе идти дальше, не оглядываясь, и никак не можешь простить себя. У тебя действительно больное и отталкивающее сознание, Черный Арлекин. Даже мне жутковато, а я уже мертв, как ты помнишь.
– А как можно просто забыть обо всем? Человек думает: убью другого человека. Ну и что с того? Истинное проклятие некроманта вовсе не в отчуждении от жизни и ее переживаний, а в том, что ты ничего не можешь забыть. И не больно тебе только лишь до того момента, когда ты оборачиваешься в недоумении – впервые! – и спрашиваешь себя: «Что, Бансрот подери, это только что было?» – а в руках – кинжал, на его лезвии – кровь, а на земле лежит мертвец. Нельзя просто жить, столько убивая. Нет, поначалу можно, конечно, но не впоследствии.
– Зачем же ты все это делал? Кажется, этот вопрос может задать тебе любой.
– Я уже и сам толком не знаю. Ради любви? – Он спрашивал, гадая.
– Ради любви ты был бы с ней всегда, не оставляя ее ни на миг. Ты бы даже не пытался стать некромантом. Ты бы не лгал ей. Да ты бы не убивал людей! Просто любил.
– Ради людей?
Еще один старый вариант – еще одна отговорка.
– Братьев и сестер которых... дочерей и сыновей которых... матерей и отцов которых ты убивал? Ты действительно такой глупец?! Или просто насмехаешься, Черный Арлекин? Куда ты шел все это время? От чего бежал? И куда пришел впоследствии?
– Я шел прочь. Бежал прочь. А когда бежишь от чего-то, невозможно куда-то прийти, в истинном значении этого понятия. Кроме как в тупик. Да... я в тупике. Освободи меня. Прошу, выпусти отсюда.
– Прости, не могу. Постой-ка... – Семайлин смотрел куда-то за спину Сероглаза. – Оглянись. Только медленно и спокойно... чтобы не спугнуть.
Магнус последовал его совету и увидел в некотором отдалении женщину в изорванном синем платье. Ее длинные волосы подхватывал и трепал ветер, а лицо не выражало эмоций. Агрейна... Сколько раз она ему еще сегодня будет являться?!
– Лишь один, – прочитав его мысли, пообещал Семайлин. – Гляди...
Агрейна держала в руках перед собой истекающее кровью и бьющееся в руках сердце, а в груди ее зияла страшная рваная рана. Вокруг любимой Сероглаза собралось около дюжины ворон. Птицы прыгали по земле, каркая и требуя еды, а женщина время от времени равнодушно отрывала ногтями от своего сердца маленькие кровавые кусочки и швыряла их птицам. Те дрались за каждую порцию лакомства, сплетаясь в клубки из перьев, хвостов и клювов. Сердце всякий раз излечивало раны, с тем лишь, чтобы в следующий миг от него вновь оторвали кусочек.
– Стая Бансротовой Дюжины, – прокомментировал Черный Патриарх. – Птицы Ненависти-к-самому-себе. Они...
– Можешь не объяснять, что они делают. Я и сам понял. Лучше скажи, зачем ты меня пытаешь? Неужели не можешь просто убить, и дело с концом? Я покушался на твою жизнь и не справился. Поделом мне. Чего ты медлишь? Зачем вся эта игра? Я слаб, я мерзок, я стыжусь собственных поступков, муки совести раздирают меня на куски, я недостоин жить. Избавь меня от всего этого. Прошу тебя...
– Ты прав во многом, Черный Арлекин. И даже в том, что ты слаб. Но знаешь, как показывает мой большой опыт в мире живых и стране Смерти, выживает и продолжает бороться, несмотря ни на что, отнюдь не сильнейший, а тот, кому есть ради чего жить. Я же вижу тебя насквозь сейчас. Мы у тебя в сознании, помнишь? Смысл твоей жизни даже сейчас не дает тебе опустить руки, когда ты знаешь, что все было зря, что тебе меня не убить, что ты не выберешься из Умбрельштада и не вернешься к ней. И даже в эти самые мгновения этот голос зовет тебя, и лишь он вздымает в тебе все твое существо – на очередную дорогу, на борьбу... Оглянись... Все снова изменилось...
