— Вас сюда не звали, историк, — буркнул Ленестр.
— На берегах Секалы эти слуги помогали нам обороняться от тифанцев, — сказал Дюкр. — Вы, Ленестр, и ваши высокородные друзья обязаны им жизнью.
— Кольтен похитил у нас слуг! — взвился аристократ. — Собрание знати заклеймило его и потребовало вернуть похищенное! Мы издали постановление с требованием заплатить нам компенсацию!
— А мы мочились на ваше постановление, — не выдержал Лист.
Ленестр подскочил к лошади капрала и взмахнул плеткой.
— Должен вас предупредить! — Дюкр встал между взбешенным аристократом и конским боком. — Нападение на солдата Седьмой армии или причинение вреда его боевому коню карается повешением.
У Ленестра ходили желваки. Поднятая рука тряслась, и вместе с ней тряслась мокрая плетка.
Симпатии остальных аристократов явно были на стороне Ленестра, однако Дюкр знал: дальше словесных угроз не пойдет. При всей своей чванливости и вздорности эти люди дорожили собственными шкурами.
— Капрал, мы отвезем пострадавшего к армейским лекарям, — нарочито громко объявил Дюкр.
— Да, господин историк, — ответил Лист, соскакивая на землю.
К этому времени избитый слуга потерял сознание. Усадить его на лошадь было невозможно, и потому его положили поперек седла.
— После лечения он должен вернуться ко мне, — потребовал Ленестр.
— Чтобы вы снова упражнялись на нем плеткой? Больше он к вам не вернется.
— Это противоречит малазанским законам, и вы ответите за самоуправство, — пронзительно завопил аристократ. — Вы заплатите мне за ущерб, и с процентами!
Терпение Дюкра лопнуло. Подойдя к Ленестру вплотную, он схватил аристократа за воротник плаща и что есть силы встряхнул. Плетка выпала из разжавшихся пальцев. Глаза Ленестра широко раскрылись.
«Совсем как у той собачонки!»
— Может, вы думаете, что я буду долго и подробно втолковывать вам, в каком положении мы все находимся? Ошибаетесь, я не стану тратить время. Хотите знать, кто вы на самом деле, Ленестр? Безмозглый воришка! Если вы еще хоть раз окажетесь на моем пути, я заставлю вас жрать свинячье дерьмо и просить добавки.
Он с силой отшвырнул Ленестра от себя. Аристократ повалился на землю. Дюкр без малейшего сочувствия смотрел на распластанное в пыли жирное тело.
— С ним обморок, — сказал Лист.
— Жаль, что только обморок, — огрызнулся Дюкр. «Что, мальчик? Не ждал такого от старика?»
— Неужели в этом была надобность? — послышался плаксивый голос Нефария.
Он опасливо приблизился к историку.
— Если общей жалобы, поданной нами от имени Собрания знати, недостаточно, каждый из нас может представить персональный список претензий к незаконным действиям Кольтена. И ваш поступок мы тоже отразим в соответствующем послании. Как вам не стыдно, господин имперский историк?
— Возможно, вам будет интересно узнать кое-какие подробности из жизни господина Дюкра, — сказал Лист. — Образование он получил уже в зрелом возрасте. А до этого он был доблестным и храбрым воином. Его имя значится на Колонне славы Первой армии в Анте. Если бы не отвратительное поведение вашего дружка, господин Дюкр не показал бы, что он еще не забыл солдатскую выучку. К счастью для Ленестра, он схватил его обеими руками, что говорит о поразительной выдержке господина Дюкра. Если бы он вытащил свой старый меч, эта жаба валялась бы сейчас с проткнутым сердцем.
Нефарий моргал, сбрасывая с ресниц крупные капли пота. Дюкр выразительно поглядел на Листа. Капрал ему подмигнул.
— Идемте, господин историк. Нас и так уже заждались. Оставшиеся еще долго не решались раскрыть рот. Лист шагал рядом с историком, ведя лошадь под уздцы.
— Поразительно: знать ведет себя так, будто мы непременно доберемся живыми до Арена, — сказал он.
— А у тебя, капрал, уже нет такой уверенности?
— Не видать нам Арена, господин историк. А эти глупцы строчат свои петиции и жалобы. И на кого? На тех, кто спасает их от смерти.
— Я не разделяю их бредовых занятий, но важно поддерживать в людях хотя бы видимость порядка. Не только в аристократах. В каждом из нас.
— Только что вы говорили другое.
— Меня вынудили, — вздохнул историк.
Лагерь знати кончился. За ним простиралось обширное пространство, запруженное повозками с ранеными. Почти отовсюду слышались стоны. Дюкру стало не по себе. Здесь упрямое цепляние за жизнь неожиданно сменялось покорностью судьбе. И тогда стоны затихали. Смерть шла за ними по пятам, и здесь ее присутствие ощущалось гораздо отчетливее, чем даже на полях битвы. Дюкру вдруг показалось, что с него содрали кожу, обнажив «струны души». Историк невесело усмехнулся, вспомнив, как раньше ему нравился этот красивый поэтический образ.
«Жрецы могли бы только мечтать о таком благоговейном понимании и приятии, как здесь, под жгучим равнинным солнцем. Вместо ароматных курений — вонь гниющих ран, запах мочи, кала, давно не мытых тел. Но зато есть понимание. Говорят, страх смерти — это страх перед богами. Только вряд ли умирающие боятся богов. Боги не стоят у их изголовий и не нашептывают слов утешения. Они наблюдают издали. Смотрят и ждут».
— Если бы не этот избитый, можно было бы сделать крюк, — сказал Лист.
— Нет, капрал. Я бы и без него все равно пошел бы через лагерь раненых.
— Мне хватило недавнего урока, — сдавленным голосом признался Лист.
— Наверное, мы с тобой по-разному усвоили этот урок.
— Неужели лагерь раненых вас вдохновляет?
— Укрепляет, капрал, хотя и весьма отстраненным образом. Здесь забываешь об играх Властителей. Человеческая природа предстает без прикрас. Что ты видишь вокруг? Упрямое цепляние за жизнь. Тут не остается ни прекраснодушных бредней, ни обмана, ни собственной значимости. И ложное смирение тоже уходит. Каждый ведет свое сражение, и в то же время мы едины, капрал. Здесь понимаешь, насколько близка земля, в которую может улечься каждый из нас. Вот главный урок. Я не перестаю удивляться: как это высокородное охвостье каждый день видит повозки, слышит стоны раненых и до сих пор ничего не понимает?
— Раненые цепляются за жизнь. Знать цепляется за свой мирок. Утащенная собачонка печалит их сильнее, чем смерть сотни этих несчастных.
— Похоже, ты прав, капрал.
Разыскав лекаря, они передали ему избитого слугу и отправились дальше.
Когда Дюкр и Лист добрались до командного лагеря Седьмой армии, солнце почти касалось горизонта. В пространстве между ровными рядами шатров вился дымок от костров, где жгли сухой навоз. Два взвода пехотинцев затеяли игру в мяч. Мячом им служил шлем, обтянутый кожей. Вокруг собрались зрители, подбадривающие игроков. Оттуда то и дело доносились взрывы смеха.
