— Кто ты? — спросил тот, в упор разглядывая Ану-син, отчего ей сделалось страшно: вдруг учитель заподозрит подвох и поймёт, что перед ним — девочка.
— Убарсин, сын Залилума, — смущённо опустив глаза и чувствуя, что краснеет, тихо ответила Ану-син.
— Громче! — прикрикнул на неё «отец школы», мужчина средних лет, с короткой курчавой бородкой и серьгой в ухе.
— Меня зовут Убарсин и я — сын Залилума! — стараясь не выдать своего страха, повторила девочка звонким голосом.
Учитель поманил её пальцем. Только теперь Ану-син заметила у него в руке гибкий хлыст. Девочка не успела опомниться, как хлыст обрушился на её плечи. Это было неожиданно и очень больно; она еле сдерживала слёзы. Как неудачно начался день в Доме табличек! Нет, ей положительно не везло сегодня. А что если её станут бить и завтра, и каждый день? Тогда пусть лучше Убарсин сам ходит на занятия — с неё довольно и подзатыльников Авасы…
— Ты опоздал сегодня на своё первое занятие — и за это получил наказание, — донёсся до Ану-син грозный голос учителя. — А теперь ступай на место. Будешь сидеть с ним. Подвинься, Набушар.
Дождавшись, пока девочка уселась, «отец школы» подошёл к своей скамье, выбрал среди многих глиняных табличек одну и прочёл её вслух:
«Сын школы! Ты должен слушать слова отца школы и следовать им. Тогда ты достигнешь вершин искусства писца, ты будешь им свободно владеть. Для братьев своих ты станешь вожаком, друзьям своим ты будешь наставником. Ты хорошо окончишь Дом табличек и будешь учёным человеком. Тот, кто умеет писать, не думает о хлебе для своего пропитания, а в доме невежды — всегда голод. Здесь ты будешь учиться грамоте, ибо грамота — мать мудрости».
— Запомните всё, что здесь сказано, — обратился учитель к мальчикам, которые внимали его словам и боялись даже шелохнуться. Затем он остановил свой взгляд на Ану-син: — Особенно ты, Убарсин! Выучи всё на память. И подумай о том, как ты провёл свой первый день в Доме табличек и сможешь ли стать хорошим писцом, если будешь и дальше приходить с опозданием!
После этого ученики под присмотром «отца школы» и «старшего брата» взяли маленькие комочки глины и смочили их в воде, которая была в горшках, стоявших около скамеек. Они скатали из неё небольшие шарики, прихлопнули их ладонью и получили плоские таблички не совсем правильной круглой формы. Когда таблички были готовы, учитель велел всем взять в руки тростниковую палочку, а сам подошёл к деревянной доске, висевшей на двух гвоздях, и взял в руку кусочек угля.
— Сейчас я научу вас писать имя нашего царя, — сказал он. — Шуму есть у каждого человека и каждому оно дано при рождении. Имя имеют все — простые смертные, цари и боги. Если человек будет прославлять богов и благословлять царя, его имя будут произносить с уважением. А какое шуму у нашего царя, повелителя четырёх сторон света?
— Нин, — выкрикнул один из мальчиков, сидевших на первой скамье.
— Верно, Великий царь Нин, потомок Нинурты, сильнейшего из богов, — продолжил учитель, кивая головой. — На следующем занятии вы научитесь писать важные и полезные слова: «Царь — это зеркало бога». А пока напишем шуму владыки.
И на доске появилось три косых клина, начертанных углём.
Затем учитель ходил между скамеек и проверял, правильно ли написаны знаки, хороший ли почерк вырабатывается у ученика.
— Руку держи под углом, — сказал он Ану-син, и девочка испугалась, что «отец школы» опять накажет её хлыстом. — Надо не царапать, а выдавливать, пока глина влажная. Вот так, да…
Ану-син старалась делать всё так, как говорил учитель, и время от времени вытирала ладонью лоб, вспотевший от чрезмерного усердия. Высунув кончик языка, она выдавила на своей табличке три клина — точь-в-точь как те, что начертал углём учитель. Дописав, девочка пристально посмотрела на клинышки и почему-то подумала: «Имя Великого царя — просто слова в глине. А что будет с царём, если все таблички с его именем разбить? Может, тогда его правление будет прервано?»
Спустя какое-то время, когда она встретилась с Убарсином в условленном месте, он спросил:
— Ну, чему же ты научилась в Доме табличек?
— Писать имя царя, — ответила Ану-син, гордая своим первым достижением в освоении грамоты.
— Какого царя? Нина? — Убарсин презрительно фыркнул. — Это правитель Ассирии, он никогда не будет истинным царём Аккада, пусть его армия и покорила нашу страну…
Ану-син не стала с ним спорить.
На следующий день всё повторилось. В этот раз Аваса послала маленькую рабыню нарезать тростник у реки — младший сын хозяйки захотел сам смастерить для себя флейту. Ану-син отдала Убарсину нож для резки тростника, а взамен получила палочки для письма. Во все последующие дни, когда в Доме табличек были занятия, Убарсин придумывал новое задание для своей сообщницы, а Аваса послушно выполняла все его прихоти. Каждый раз Ану-син покидала дом после того, как уходил Убарсин, и детям казалось, что их затея ни у кого не вызывает подозрений.
Новый, открытый в Страну знаний мир пьянил Ану-син. Каким же шумным, весёлым представлялся после стен дома Залилума школьный двор, когда его наполняли голоса учеников! Здесь даже солнце ярче светило… Воспоминаниями об увиденном и услышанном в Доме табличек можно было жить остаток дня и всю ночь, а «отец школы» уже не казался таким злым, как в первый день. Если не опаздывать на занятия, оставаться прилежным и усидчивым, не болтать с соседом и не перебивать учителя, то и наказаний от него никаких не будет.
Сколько раз, направляясь к Дому табличек, Ану-син думала свернуть с дороги и изо всех сил побежать к хижине на речном берегу. Сколько раз желание увидеть мать едва не погубило её и доверившегося ей Убарсина. Однажды она увидела, как дорогу, которая вела к Дому табличек, переходит женщина. На ней была обыкновенная деревенская одежда, а во всей её маленькой фигуре было что-то знакомое-знакомое, родное. Ану-син была почти уверена, что видит свою мать. Она хотела закричать, позвать, но Убарсин дёрнул её за руку, что-то сказал. Когда Ану-син всё же решила догнать маленькую женщину, то увидела её спину уже далеко, в конце улицы, — и только тоскливо посмотрела ей вслед…
Почти вся жаркая летняя пора прошла для Ану-син в учении. «Отец школы» вбивал в память учеников слова, как гвозди. Бог, богиня, город, день, рыба, овца, праздник… Но, как он любил повторять, куча кирпичей ещё не дом. И учил складывать слова, соединять их в фразы, связывать их в речь. Вскоре таблички учеников стали напоминать небо, усеянное звёздами. А учитель как будто всё ещё был недоволен.
— Вы черепахи, а не писцы! — покрикивал он. — Сколько успеваете написать за полдня? Одну табличку! А нужно — пять. Тот, чья рука отстаёт от уст, не писец! Нельзя того, кто вам платит, заставлять повторять два раза одно и то же! Писец должен быть внимательным — ни одного слова нельзя пропустить, ни одной ошибки нельзя допустить в важном письме вашего господина!..
Сидя на скамейке среди мальчиков, Ану-син внимательно ловила каждое слово «отца школы», быстрее других записывала под диктовку его речи. «Старший брат», проходя мимо и заглядывая в её табличку, одобрительно хмыкал, а учитель заметно выделял «сына Залилума» из десятка своих учеников. Он радовался каждому неожиданному вопросу «Убарсина», каждому проблеску самобытной мысли в его голове.
— Ты учись, — приговаривал «отец школы», ероша отросшие, непокорные вихры Ану-син. — У тебя светлая голова. Если б ты был ассирийцем, я предсказал бы тебе головокружительный взлёт на самый верх, к чину придворного писца, а так… Может, станешь служить у какого-нибудь местного вельможи или тамкара. Но всё равно учись! Знание само по себе награда. Ведь тебе интересно?
Ану-син молча кивала.
Но вот терпение Авасы истощилось, и в один из дней, не предвещавших никаких неожиданностей, она наотрез отказалась исполнить очередной каприз сына. Ану-син осталась работать в доме, и весь день ей было не по себе от одной только мысли, что будет с ней и Убарсином, когда их обман раскроется. Словно тень прислуживала она Авасе, украдкой заглядывала в её круглые глаза — не знает ли она уже правды? А если знает, то почему молчит? Почему? От её молчания становилось ещё страшнее.
