Ану-син нащупала шерсть животного — она была грубая, щетинистая, с прилипшими к ней комочками засохшей глины. Девочка гладила существо сначала робко, дрожащей рукой, но постепенно осмелела, движения её стали уверенными и в то же время лёгкими, ласковыми. Животное жалобно заскулило, опустилось у ног Ану-син и доверчиво положило ей на колени громадную ушастую голову.
Сама не понимая, для чего она это делает, Ану-син начала потихоньку мурлыкать одну из тех колыбельных, которыми убаюкивала её мать. Должно быть, она пела довольно долго, потому что существо, уткнувшееся мордой ей в живот, мирно сопело, изредка повизгивая во сне.
Неожиданно до слуха Ану-син донеслись чьи-то торопливые шаги, которые замерли за дверью каморки. Существо вздрогнуло и, приподняв голову, настороженно прислушалось вместе с девочкой.
— Эй, ты жива? — раздался осторожный шёпот Убарсина.
— Когда меня выпустят? — спросила Ану-син, не зная, радоваться ли ей появлению мальчика или готовиться к новому, худшему испытанию.
— Я слышал, как мать говорила отцу, что продержит тебя взаперти ещё три дня и три ночи, — торопливым шёпотом продолжал Убарсин. — Твой крик ночью сильно напугал меня. Наверное, не я один подумал, что от тебя остались только обглоданные кости…
Ану-син услышала, как мальчик вставил ключ в замок, и сердце у неё забилось часто и громко. Она медленно поднялась на ноги, приложила руки к груди. Ей всё ещё не верилось, что ради неё Убарсин мог решиться на такой отчаянный поступок: выкрасть ключ и прийти сюда, чтобы освободить её.
Когда дверь открылась, в свете восходящего солнца, ворвавшегося в каморку, Ану-син смогла наконец увидеть, какому существо её отдали на растерзание. Да, это в самом деле было чудовище, похожее и на собаку, и на дикую кошку. Голова у него была крупная, с закруглёнными ушами, широкой пастью и мощными челюстями; бурые пятна покрывали сероватого цвета шерсть на боках и на верхних частях ног, передние из которых были длиннее задних. Короткий лохматый хвост также обрамляли бурые кольца, а кончик его был чёрным. На шее у животного был кожаный ремешок с длинной цепью, прикованной к ввинченному в стену железному кольцу.
Увидев на пороге мальчика, зверь рванулся вперёд и тут же остановился в шаге от него — дальше цепь не пускала.
— Эту гиену мать выкупила у степных охотников, — сказал Убарсин и протянул руку Ану-син, чтобы девочка могла довериться ему. — Хочет приручить и саму гиену, и её будущих детёнышей…
Ану-син с жалостью посмотрела на гиену, на её отвисший живот. Она почему-то подумала, что Аваса в гневе за то, что зверь пощадил узницу, способна погубить мать и её потомство.
— Убарсин, ты вправду пришёл, чтобы устроить мне побег? — спросила девочка, вложив свою ладонь в руку мальчика.
— Конечно, — с готовностью ответил тот и сжал её ладонь. — Беги, пока цела. Такие, как ты, редко доживают у нас до последнего дня своей кабалы.
— Тебя накажут, не боишься? Зачем ты мне помогаешь?
— Ты — мой единственный друг, хотя и девчонка.
Показалось Ану-син или в глазах Убарсина в самом деле блеснули слёзы?
— Я побегу, — сказала она, чувствуя, как в груди защемило от нежности к храброму мальчику. И потом прибавила: — Но и она здесь не останется.
Убарсин в изумлении округлил глаза:
— И как же мы её отпустим?
— Нужно перерезать ошейник, — предложила Ану-син. — Сможешь раздобыть нож?
После короткого колебания мальчик согласился.
— Я постараюсь вернуться как можно скорее, — сказал он. — Но ты всё же беги. Вдруг сюда нагрянет Туруль? Ведь я стащил у него ключ…
— Поклянись священным именем Мамиту*, что освободишь её, — потребовала Ану-син, глядя на Убарсина своими огромными бездонными глазами.
И только после того, как мальчик произнёс слова клятвы, Ану-син со всех ног бросилась бежать. Она перелезла через ограду и очутилась на улице. Стрелой помчалась к околице, перескочила через ров. Теперь перед ней расстилалось поле. В этот предрассветный час стояла необыкновенная тишина; ни малейшее дуновение ветерка не волновало высокую траву.
Ану-син бежала в сторону далёких холмов, за которыми ей ещё никогда не приходилось бывать. Трава брызгала холодной росой на её ноги, но босая девочка не чувствовала холода.
Уже далеко в поле она остановилась, чтобы перевести дыхание и осмотрелась. Солнце поднялось выше, и вершины холмов вспыхнули нежным рубиновым огнём. Его лучи ударили Ану-син в глаза. Девочка упала на землю, примяв траву, и зарыдала. В потоке горячих слёз она выплакала свои страхи, свою боль и обиду. Но нужно было идти дальше. Подальше от мрачного двухэтажного дома, от наказаний и бесконечного унижения. Подальше от чудовищного Залилума, от ненавистной Авасы, от Туруля. Пускай обрушатся на их головы Кедровые горы и сотрут их в прах!
После слёз стало легче. Ану-син встала, отряхнулась. Её глаза смотрели сурово, не по-детски. Новый мир, раскинувшийся за холмами, широкий, неведомый, волнующе сладкий, манил девочку. И Ану-син пошла ему навстречу.
Мамиту — названная так по аккадскому слову «клятва», эта богиня стояла за святость клятвы и наказывала тех, кто совершал лжесвидетельство.
Глава 13. На болотах
План у Ану-син был простой. Идти и идти, как можно дальше от алу Поющие Колосья, а в каком-нибудь отдалённом селении наняться к кому-нибудь на работу. Работа, верно, везде найдётся, и батраки нужны всем, кто владеет большими земельными угодьями. Ану-син многому научилась в доме Залилума, теперь её навыки везде пригодятся…
Размышляя так и стараясь не думать о матери, девочка услышала стук копыт, который раздался позади неё. Недолго думая, она бросилась от края дороги в густую рожь. Поднимая тучи пыли, мимо проскакал незнакомый всадник. И хотя это не был человек Залилума, Ану-син встревожилась. На этот раз ей повезло, но, когда её начнут ловить, тогда, кто знает, удастся ли ей скрыться от зорких глаз Туруля. Нет, лучше всё же свернуть с людного тракта, решила она. До холмов можно добраться глухими тропками — уже немного осталось, рукой подать.
Солнечный диск неумолимо скатывался к горизонту, а Ану-син всё брела, недоумевая, отчего холмы не приближаются. Усталая девочка свалилась на траву и только теперь почувствовала, как сильно болят у неё ноги, как ноет всё тело. Да и не удивительно: весь день шла, почти не отдыхая. Какое-то время Ану-син лежала на спине, раскинув руки, и с грустью думала о крыльях…
Но нужно было идти дальше, пока совсем не стемнело. Ведь наверняка Залилум уже послал своих людей догнать беглянку. Подумав об этом, Ану-син усилием воли заставила себя подняться и продолжить путь. Вот там, за голубеющими в предзакатной дымке холмами, наверное, начнутся селения или даже большие города… Только бы добраться до них, пока голод и жажда не отняли последние силы.
Зеленовато-синий сумрак уже спускался на землю, когда навстречу Ану-син зашелестел высокий камыш. Выводок диких уток взмыл в воздух, полетел низом над ржавой водой. Перед взором девочки поблёскивало красное от вечернего солнца болото.
Ану-син остановилась растерянная, встревоженная. Холмы, за которыми была скрыта новая жизнь, о которой она так мечтала, оставались по-прежнему недосягаемыми. Для того ли она шла целый день, валясь с ног от усталости и мучимая голодом, чтобы набрести на болото? Куда теперь идти? Сзади дом Залилума, впереди вода. Оставалось лишь свернуть в сторону, в надежде, что удастся обойти болото.
Ану-син пошла, переступая по кочкам, минуя озерки с гнилой водой, над которыми тучами гудели комары. Порою ей казалось, что земля под ногами движется и вот-вот провалится. Это пугало девочку. Она останавливалась, затем снова шла вперёд. Сумрак становился гуще; на небе замигали первые звёзды. Со стороны снова придвинулся камыш. Неужели она заблудилась и двигалась прямо на болото?
В глубокой тишине квакнула жаба. Ей ответила другая, и ещё, и ещё — у Ану-син в ушах зазвенело от стоголосого хора. Вдруг земля покачнулась, что-то чавкнуло под ногами, как будто кто-то разинул ненасытную пасть, и девочка провалилась по колени в трясину. Сдавленно вскрикнув, чувствуя, как от ужаса волосы зашевелились на голове, Ану-син изо всех сил дёрнула ногу. Но другая увязла ещё больше. Липкая тина омерзительно чавкала, вздымаясь пузырьками, засасывая свою добычу всё глубже и глубже.
