и ветер снаружи и сознавать себя в безопасности от великанов с их каменными глыбами. Но кудесник не хотел рисковать. Он засветил свой жезл, — как сделал в столовой у Бильбо, в день, казавшийся теперь таким далеким, — и при его свете они осмотрели пещеру из конца в конец.
Она была довольно обширная, но без всякой таинственности. Почва в ней была сухая, были и уютные закоулки. В одном конце нашлось место для пони; и они стояли там, очень обрадованные переменой, дымясь и пофыркивая в свои кормушки. Оин и Глоин хотели развести у входа костер, чтобы просушить платье, но Гандальф запретил. Поэтому они разложили мокрые вещи на полу и достали из мешков сухие; а тогда устроили себе постели поудобнее, закурили трубки и начали пускать дым кольцами, а Гандальф делал эти кольца разноцветными и заставлял плясать под потолком, чтобы развеселить их. Карлики принялись болтать, забыв о грозе, и рассуждали а том, что каждый из них сделает со своей долей сокровища, когда они его добудут: в данный момент это не казалось таким невозможным; и вот, один за другим, они уснули. И это был последний раз, когда они пользовались пони, поклажей и всякими мелочами, взятыми с собою.
В эту ночь присутствие Бильбо оказалось очень полезным. Он почему-то долго не мог уснуть, а когда засыпал, то видел страшные сны. Ему снилось, что трещина в стене пещеры позади него становится все шире, и ему очень страшно, но он не может ни крикнуть, ни шевельнуться, а только лежать и смотреть. Потом ему приснилось, что пол под ним проваливается, и он скользит и начинает падать — неизвестно куда.
Тут он, вздрогнув, проснулся и увидел, что его сон отчасти стал явью. В стене пещеры открылась трещина, и даже очень широкая. Он еще успел увидеть, как там исчезает хвост последнего из пони. А тогда он завопил так громко, как может вопить лишь Хоббит: для их размеров это поразительно громко.
Из трещины выскочили Орки, — огромные Орки, безобразные Орки, множество Орков. Их было по шестеро на каждого Карлика и двое — для Бильбо; и всех их мгновенно схватили и утащили в трещину. Всех — кроме Гандальфа. Вопль Бильбо не остался бесполезным. Он разбудил кудесника, и когда Орки хотели схватить его, то в пещере что-то сверкнуло, подобно молнии, запахло чем-то резким, и несколько Орков упали мертвыми.
Трещина со стуком сомкнулась, и Бильбо с Карликами очутились по ту сторону ее. Где Гандальф? Об этом ни Орки, ни сами они не имели понятия; да Орки и не задерживались, чтобы узнать, а схватили Бильбо и Карликов и потащили куда-то. Их тащили глубоко, все глубже в темноту, где могут видеть только Орки, привыкшие жить в сердце гор. Проходы здесь перекрещивались и разбегались во все стороны, но Орки хорошо знали дорогу, а дорога вела все ниже, и воздух становился все душнее. Орки были очень грубыми и щипались немилосердно, хихикали и хохотали своими страшными каменными голосами; и Бильбо чувствовал себя еще хуже, чем когда Тролль держал его за ноги. Снова и снова хотелось ему вернуться в свою уютную норку. Не в последний раз!
Еще хуже им стало, когда Орки запели грубыми, хриплыми голосами насмешливую песню, топая в такт ногами и встряхивая пленников, а потом начали подгонять их бичами, пока они не пустились бегом; и к страшной, полной угроз песне Орков приметались вопли и стоны пленников.
Их пригнали в большую пещеру, где посередине пылал яркий костер, а по стенам факелы, и где собралось множество Орков. Все они смеялись, топали ногами и хлопали в ладоши, когда Карлики и Бильбо (он был последним, ближе всех к биченосцам) вбежали, подгоняемые щелкающими бичами. Пони были уже здесь и сбились в углу; а кругом валялась сорванная с них поклажа, и Орки копошились в ней, обнюхивали, ощупывали и ссорились из-за нее.
Больно сказать, но это был последний раз, когда они видели этих превосходных лошадок, включая прехорошенького белого коня, которого Эльронд дал Гандальфу, так как его прежний конь не годился для горных тропинок. Ибо Орки едят лошадей, пони, ослов и многое другое, гораздо более ужасное и всегда бывают голодны. И сейчас пленники могли думать не о пони, а только о себе. Орки сковали каждому руки за спиной, нанизали всех на одну веревку и потащили в дальний конец пещеры, и Бильбо снова был самым последним.
В тени, на большом плоском камне, восседал огромный большеголовый Орк, а вокруг него стояла его стража, вооруженная топорами и кривыми мечами. Видите ли, Орки свирепы, жестоки и безжалостны. Они не умеют делать красивые вещи, но делают многое другое.
Они умеют рыть шахты и туннели, если захотят, и не уступают в этом самым искусным Карликам; но все они ленивы, грязны и неопрятны. Молоты, мечи, топоры, кинжалы, клещи и всякие орудия пытки, — все это они хорошо делают сами или заставляют делать пленников и рабов, вынуждая их трудиться, пока те не умрут от недостатка света и воздуха. Возможно, что именно они изобрели некоторые из машин, нарушавших спокойствие в мире, особенно хитроумные машины для истребления множества людей сразу; они всегда любили возиться с колесами, с механизмами и взрывами, но всегда старались утруждать свои руки как можно менее. Они не питают особой ненависти к Карликам, — не больше, чем ко всему живому на свете, — и в некоторых местностях дурные Карлики даже вступали с ними в союз. Но с Торином и его спутниками у них были свои счеты, — из-за войны, о которой уже упоминалось, но которая сюда не относится. И, во всяком случае, Оркам все равно, кого бы ни поймать, лишь бы это было сделано быстро, а пленники лишены возможности защищаться.
— Что это за жалкие твари? — спросил Великий Орк.
— Карлики и вот этот, — ответил один из биченосцев, дернув Бильбо за цепь так, что он упал на колени. — Мы нашли их, когда укрывались в наших вратах.
— Что вы там замышляли? — произнес Великий Орк, обращаясь к Торину. — Ничего доброго, наверное! Подсматривали за моим народом, конечно! Воры, — я бы не удивился этому! Убийцы и друзья Эльфов, разумеется! Ну! Что вы можете сказать!
— Я Торин Карлик, к вашим услугам! — ответил тот, и это была лишь пустая учтивость. — О делах, в которых вы нас подозреваете, мы не имеем никакого понятия. Мы укрылись от грозы в пещере, показавшейся нам удобной и незанятой; ничто не было от наших мыслей дальше,
