Он падал и падал, и вода хотела убить его холодом, а воздух быстро редел. Это было отдаленно похоже на путь через портал, потому что тело его делалось неустойчивым, а разум помутился. В отчаянье он ухватился рукой за выступ, но тот оказался ненадежен, и рука Дагмарида соскользнула, и в ней остался лишь какой-то твердый предмет, казавшийся более теплым, чем вода. Дагмарид взглянул на него и увидел, что это крюк с острым жалом, сверкающим так, словно оно было из огня. Он размахнулся и всадил его в отвесную каменную стену, и та подалась, как масло, потому что сама была уже наполовину иллюзорной. Падение его остановилось, и теперь он висел, стараясь обуздать рассудок, а вода все обрушивалась на него сверху, отнимая дыхание и вымывая плоть…
Потом сверху упала тень, показавшаяся ему очень большой. Это случилось как раз в тот миг, когда он, почти совладав с собой, рванулся вверх в надежде, что ему удастся зацепиться крюком чуть выше и так постепенно выбраться из бездны. Но тень помешала ему, он вновь соскользнул и падение возобновилось.
Дагмарид почувствовал резкую боль в плечах. Ему казалось, что теперь он движется не вниз, а вверх. Он поднял голову, но не смог разглядеть над собой ничего, кроме мерно дышащей темноты. Но вскоре по глазам ударил свет, в агонизирующие легкие хлынул воздух, и Дагмарид увидел отверстие, куда падала вода, где-то далеко внизу. Его не слишком бережно – скорее неумело – опустили на жесткую почву, и он наконец рассмотрел своего спасителя.
Это был Хапи. Хапи, ставший крупным настолько, что теперь у него доставало сил носить на себе своего господина, как тот когда-то носил его. Хапи, размах крыльев которого мог заслонить треть неба в этом незавершенном мире. Хапи, чье недовольство неосторожностью Дагмарида тут же было выражено на всех языках Фечилии сразу.
Еще не вполне веря в свое спасение, юноша опустил взгляд и посмотрел на вещь, которую по-прежнему сжимал в руке и на которую струилась кровь из его плеч, пораненных когтями Хапи. Она была прекрасна. И, рассматривая украшавшую ее живую чеканку, он вдруг выхватил взглядом тот кусок божественного плана, где был изображен Источник Благодати, но не такой, каким он был сейчас, а такой, каким ему полагалось стать по завершении творения. И, очарованный красотой чужого замысла, Дагмарид осмотрелся кругом, ища, чего здесь недостает…
Его сила разлилась и вспыхнула, озаряя темноту за пределами Источника, и из этой темноты проступили новорожденные холмы. Где-то, он даже сам не вполне понял, где, зажглось солнце, а Река наконец легла в завершенное русло. Мир на глазах приобретал очертания. В его тайной утробе хватало загадок, но самая главная его тайна исчезла, чары спали, и сфинксы заворчали, поднимаясь с земли, с трудом отрывая от почвы начавшие каменеть лапы и шерсть на брюхе. Они оглядывались в недоумении и, казалось, уже не помнили, где находятся и как долго.
Но это было не важно, потому что сейчас они видели, как молодой бог разбрасывает по холмам диковинные цветы, а в небе парит дракон – пусть не такой огромный, какими были существа, уничтоженные Айгататри, но все же сродни им, пусть иной окраски, но с такими же радужными крыльями, – и в приветственном кличе его пробужденным исполинам послышались торжество и лукавство.
***
Прошло еще некоторое время, прежде чем войско Дагмарида было собрано в окрестностях Шахимеи. Время это не было велико, но за него успели вновь ожить глейнеры, и планеты Великого Даренлара снова услышали вести друг о друге. Отряды самых разных существ ожидали знака Дагмарида, чтобы ринуться в битву с порождениями зазвездья. Из жителей Даренлара на стороне Белой Ведьмы оставались только грифоны, которых Айгататри связала нерушимой клятвой, и даже сфинксы не могли посоветовать, как освободить их от нее. Грифоны, в свою очередь, ждали знака Айгататри и старались ожесточить свои сердца, чтобы воспоминания о былом братстве с другими расами Даренлара не мешали им исполнить свой долг. Туманные создания, слуги Ведьмы, реяли над планетой, заслоняя ее плотным покровом и мощным защитным полем, любое действие против которого возвращалось усиленным во много раз…
Дагмарид посмотрел на Анкас в своих руках. Острый крюк, когда-то помогший ему удержаться от падения в бездну, теперь превратился в блестящую гладкую каплю, и казалось, она чуть подрагивает, готовясь сорваться. Он смотрел в ее искривленную зеркальную поверхность и видел странные тени, похожие на проплывающие призрачные облака, и его прежние планы показались ему ошибочными.
– Если мы ударим по их заслону, как собирались, мы станем прахом, – сказал он Джамасу, вожаку сфинксов, с которым часто советовался, что предпринять. – Быть может, у Айгататри было не так много времени, чтобы помешать нам собрать воинство, но меня тревожит, что за все прошедшие четверть цикла она никак не проявляла себя. Ее шпионы вялы и безвольны, ее слуги пассивны. Она могла бы разметать наши эскадры еще в самом начале, когда они только стягивались вместе, на свой страх и риск, и перемещались почти ничем не защищенные. Она словно бы заранее решила только обороняться, и, зная, что ее оборона способна испепелить любое нападение, могу сказать, что это не такое уж неразумное решение. Что скажешь ты, мой советник?
– Господин, – отвечал Джамас, – твои лазутчики слишком слабы, чтобы проникнуть врагу в тыл, а тех, кто сильнее их, заслон Айгататри уничтожит. Мы можем выжидать, пока Ведьма сама предпримет что-либо, но это ожидание может длиться вечно.
И Приппис, недавно посвященный жрец с Фечилии, склонил голову, признавая справедливость этих слова.
– Ты прав, – задумчиво согласился молодой бог. – Я сам пойду туда, потому что у других нет шансов вернуться живыми.
Джамас пытался отговорить его, но все было напрасно.
Путь через портал, который Дагмарид на сей раз создал вполне осознанно, привел его прямо в логово колдуньи, в бывшую цитадель Рансана – в Айен-Шайю. Владея Анкасом, он знал, каким был этот дворец до вторжения Айгататри, и теперь с болью и удивлением рассматривал то, что осталось от прежнего великолепия. Краски поблекли, многие украшения осыпались, то там, то здесь попадались загадочные искривленные участки, от которых веяло опасностью, правда, уже старой, словно выдохшейся… Было тихо и гулко, и стелившийся под ногами тонкий слой неприятного сухого тумана походил на вечно клубящуюся пыль.
Белой Ведьмы нигде не было, и чем дальше продвигался Дагмарид, тем больше Айен-Шайю напоминал ему какое-то огромное и причудливое место для погребения, более печальное и странное, чем кладбища и склепы всех рас, с которыми он познакомился за последнее время.
