– Не убивай его, княже. Пока не убивай… – Млада взглянула исподлобья. В её голосе не было просьбы – только совет.
– Не убью. Он нам ещё нужен. Но до похода ему придётся посидеть в темнице. И поедет он с нами не как отрок, а как пленник. Под твоим надзором. И никакого оружия.
Млада покивала, слушая Кирилла.
– Ещё одно я не могу понять… – проговорила она задумчиво. – Почему я? Если Зорен хотел насолить тебе, княже, с помощью сына, то почему я чувствую то же? Ведь он меня даже никогда не видел. И не знает обо мне.
Пожалуй, этими вопросами и правда стоило задаться, но Кирилл не успел. Громко дыша после подъёма по лестнице, в светлицу ввалился Лерх. За ним вошёл Хальвдан, а самым последним – Рогл. Млада спешно подошла к вельдчонку и начала выталкивать его за дверь, что-то тихо втолковывая.
Лерх, не обращая ни на кого внимания, разместил свой сундучок на столе и хрустнул пальцами перед тем, как начать осматривать Кирилла.
– Что здесь случилось? – не принимая участия в возникшей суете, громко провозгласил Хальвдан.
– Выйди, – бросил ему Кирилл. Верег только бровью дёрнул, но и шага с места не сделал. – Выйди, я сказал!
Кирилл резко встал – и как только силы нашёл – Лерх, который только-только склонился над ним, отпрянул, задел рукой сундук, и тот с оглушительным звоном грохнулся на пол. Млада наконец выпроводила вельдчонка и обернулась. Хальвдан нехорошо ухмыльнулся – значит, станет упрямиться. Воительница подошла к нему и, осторожно взяв под локоть, отвела в дальний угол. Там они о чём-то говорили, верег время от времени посматривал на Кирилла и хмурился. Вдруг Млада коснулась кончиками пальцев его разбитой скулы, Хальвдан отстранился, поймав её руку. Во взгляде промелькнуло удивление и ещё что-то, чего Кирилл разобрать не смог.
Под тихие причитания Лерха, который собирал по полу осколки и уцелевшие склянки, верег ушёл, не задав больше ни одного вопроса.
***
Солнце лучами топило лёд морозного неба. Воздух почти звенел от окрепшего к утру мороза, а скрип шагов по снегу громко разносился по голому, замершему, точно во сне, саду. Но скоро его не стало слышно за нарастающим, как волна, гомоном голосов. На Посвящение отроков в дружинники собрались все кмети и старшины. И пусть тесно на капище широкоплечим мужам среди могучих идолов, а никто священного действа пропустить не мог. Посторонним же – наоборот – появляться здесь запрещалось. Иные и хотели бы – да страх немедленной казни за нарушение таинства отпугивал даже самых любопытных.
Кирилл прошёл в резные ворота капища по длинному тканому ковру, разостланному к его креслу, и сел в него с положенной в таком случае степенностью. С его появлением гул стих, и теперь можно было даже расслышать отдалённый шум города, окутанного суетой житейской беспечности.
Отроки, ждущие последнего круга Посвящения, стояли вокруг жертвенного камня, и на нём горкой лежали снятые пояса, которые им предстояло сегодня сменить на воинские. Кирилл обвёл парней взглядом, никого не выделяя. Но невольно задержался на Младе, смиренно стоящей среди них. Воительница, несмотря на то, что давным-давно окропила свой меч кровью и прошла через такие испытания, которые мальчишкам не снились даже в самых дерзких и героических снах, настояла на том, что честь по чести хочет перед походом пройти Посвящение вместе другими отроками. Чтобы ни у кого больше не возникло мысли сказать, что она не имеет права называться кметем и сражаться бок о бок с другими воинами. Волосы её были распущены, а рубаха так же не подпоясана. Девушка стояла босиком на притоптанном снегу и даже не переступала с ноги на ногу, как тайком делали некоторые отроки. Млада просто смотрела перед собой, глубоко о чём-то задумавшись, и ждала не в пример терпеливее остальных.
Сбоку к Кириллу подошёл мастер Деян – единственный из мужей, не принадлежащих дружине, которому разрешено было находиться здесь. Ведь кузнец – родич Огня Сварожича. В горне кузнеца бушует его священное пламя, дарующее оружие воину и обнажающее правду. Если мастер управляет огнём, превращает его в пользу для людей – то и он осенён благодатью.
Деян, ничуть не сгибаясь под немалой тяжестью, держал в руках мечи, которыми опояшут сегодня отроков. А уж достойны ли те их – покажет поход.
Горел у подножья Перуна костёр, плавился снег, отроки один за другим подходили к Кириллу, произносили священную клятву – и та разносилась в тишине до самой кромки сада да тонула среди яблонь. А ведь яблоня – дерево тоже непростое. Запомнит данный сегодня обет, пустит с соками по коре – а там через переплетение природных нитей достигнут слова самого Древа Жизни. Вчера справили по отрокам тризну – чтобы покинули они мир в прежнем своём обличии и вернулись в новом – а сегодня справят рождение.
Буду служить тебе, великий князь Кириятский, верой и правдой,
Не сложу меча своего раньше, чем жизнь покинет тело моё.
Рубить врагов буду, пока сила течёт в моих руках, пока дыхание наполняет грудь мою.
И будет моя верность тебе неизменною и непоколебимою, как неподвижны стены Кирията…
Кирилл, выслушав каждого отрока, брал из рук Деяна меч и опоясывал им нового воина дружины. И надеялся, что каждому из них доведётся вернуться из похода в целости. Боялись ли они опустившейся на их плечи ответственности? Возможно. Но никто ни словом, ни взглядом не выдал страха или трепета. Только разгорались их лица гордостью и торжественностью и будто бы даже взрослели, теряли щенячью пухлость, что заменялась твёрдостью.
