Сжимая в ладони талисман с печатью, Джунайд подавил желание попятиться поглубже в тень, — шорох в пустом зале мгновенно выдал бы его. Шелковые негнущиеся складки платья Майесы прошуршали в каких-то трех локтях от него — но сумеречница не увидела застывшего и затаившего дыхание человека у ближайшей колонны. Прижатый к запотевшей ладони суфия воск нагрелся. Печать под ним должна была неярко светиться — наполовину женщина, наполовину рыба, в одной руке зеркальце, в другой ветка.
Джунайд улыбнулся про себя: нерегиль в своем высокомерии отвергал всякую магию, сотворенную человеком, — и вот поди ж ты, в который раз человек брал над ним вверх. Оправленный в золото ониксовый талисман, сделанный согласно точным указаниями книги «Гайят-аль-Хаким», делал невидимым своего владельца — и сейчас Джунайда не видела ни прошедшая совсем рядом Майеса, ни сидевшая на галерее Тамийа, ни нерегиль. Ветка в правой руке женщины-рыбы отметала смертные взгляды, а зеркальце в левой отводило глаза колдовскому зрению аль-самийа.
…Степенно переступая маленькими ножками, девушка снова прошла через пустой зал — только теперь на ладонях ее лежал маленький черный поднос. А на его лакированном блюдце неярко блестел круглый золотой флакон с рубиновой крышкой-каплей.
Проводив взглядом Майесу, Джунайд прищурился: она опустилась на колени перед госпожой, склонившись низко-низко, так что фиалковый гребешок на макушке скрылся за узенькими плечами. Тамийа улыбнулась, благосклонно отмахнулась длиннейшим рукавом, подхватила искрящуюся золотую колбочку — и протянула ее нерегилю. А тот прижал пальцы к губам и снова упал лицом в пол. Сумеречница, меж тем, рассмеялась и положила флакончик на пол, там, где у ее колен рассыпались волосы не перестающего благодарить Тарега.
Нерегиль благословлял княгиню Сумерек: Тамийа дарила ему то, что в землях аль-самийа ценилось превыше золота и драгоценных камней — и даже превыше добровольно отдаваемой Силы.
Тамийа-хима дарила ему несколько капель лимпэ — напитка, получаемого путем длительной алхимической возгонки, на стадии делания, в древних трактатах обозначаемой как «белая». Символами лимпэ были красный лев и золотая корона с семью зубцами. Многие считали, что последнего камня философов, красного льва алхимии, венца делания не существует — мол, это всего лишь выдумка шарлатанов и вымогателей, охотящихся за сокровищами земных властителей. Однако Кассим аль-Джунайд знал, что это не так. Он пил лимпэ по капле здесь, в аш-Шарийа — и полными глотками в Ауранне, пока пребывал в плену у сумеречников. И Кассим аль-Джунайд знал не понаслышке, что лимпэ — это именно то, о чем пишут древние книги. Волшебный напиток, до бесконечности продлевающий смертную жизнь.
Дождавшись, пока Тарег бережно завернет свое сокровище в рукав и покинет галерею, человек осторожно подошел к раздвинутым дверям.
За перилами свистел и бился ветер — обморочная глубина пропасти под стенами купалась в воздушных потоках. В раскалившемся докрасна закатном небе плавала раскинувшая крылья птица. В безоблачной желтизне висел орел — крохотный, черный, блаженно распластанный на поднимающимся из долин тепле. Далеко на севере снега ар-Русафа теряли в нестерпимом блеске, окутываясь безоблачными сумерками.
Женщина задумчиво теребила стриженую прядку на щеке, широкий рукав упал, обнажив тоненькое прозрачное запястье. Тамийа не носила ни колец, ни браслетов, и в плотных складках алой ткани ее рука казалась хрупкой, почти детской.
Джунайд переложил талисман в другую руку. Теплый воск расстался с влажной кожей ладони, и его белая джубба резко скакнула в глаза княгине и Майесе. Та подскочила, не сдержав вскрика. Тамийа лишь широко раскрыла глаза.
Потом повернулась к служанке и молча кивнула — оставь нас. С достоинством поклонившись, Майеса поднялась и утащила за собой белое с алыми розами платье.
Джунайд сел напротив супруги на расстеленную у перил циновку — на место Тарега. Женщина продолжала бесстрастно смотреть ему в лицо.
— Прости, если испугал, — усмехнулся, наконец, человек.
— Я должна простить тебя только за это? — прошелестела Тамийа-хима в ответ и нехорошо прищурилась.
— Нерегиль служит престолу аш-Шарийа, — твердо ответил Кассим. — А я ашшарит. Все, что касается его, касается и меня.
— Я вольна распоряжаться моим имуществом как мне заблагорассудится, — Тамийа чуть наклонилась вперед. — И если я хочу преподнести подарок, я вольна одарить кого пожелаю.
— Зачем ему лимпэ, Тамийа? — тихо спросил Джунайд.
Сумеречница нахмурилась и вздохнула. Затем отвернулась к свистящей высоте за перилами террасы. И, не глядя на мужа, ответила:
— А то ты, Кассим, не знаешь. Тарег-сама боится за нее, как я боялась за тебя. К тому же, начался Прилив.
И женщина вдруг улыбнулась и хитро покосилась на него. А Джунайд нахмурился, наклонился и взял ее за руку:
— Он хочет ребенка. Правда, Тамийа?
Изменившись в лице, она резко выдернула ладонь:
— Да, хочет! — ее голос звучал почти запальчиво. — Сколько раз тебе объяснять, Кассим? Мы, сумеречники, — природные существа! Мы принимаем и отдаем силу вместе с землей, нам не нужна любовь без продолжения жизни! Мы — иначе — не можем!
— Я помню… — начал было Джунайд.
— Тогда зачем ты спрашиваешь?! — ее начало разбирать не на шутку. — Что плохого он делает?! Что плохого в том, чтобы любить женщину, наслаждаться взаимностью и хотеть детей?!
— Она не просто женщина, Тамийа, — горько ответил он. — И он — не просто мужчина.
— Тарег пропустил уже три — три! — Прилива! Сколько ему еще ждать? А самое главное, чего? Что такого случится в ближайшее время, что его жизнь изменится бесповоротно?
— Так ты тоже знаешь, — усмехнулся Джунайд.
Тамийа резко отвернулась, так что мелкие розы в гребешке закачались, угрожая распустить прическу.
— Я в это не верю, — выдавила она, наконец. — Это слишком жестоко даже для людей. Как вы могли так… как вам только в голову пришло такое… Неужели Фахр…
И Тамийа обреченно покачала головой, поднося ладонь к щеке. По белой коже катилась прозрачная крупная слеза.
— Фахр?.. — вкрадчиво переспросил Джунайд. — О да, конечно, он сделает это.
Тамийа резко развернулась к нему лицом. И, встретив его горящий гневом взгляд, отшатнулась.
А Джунайд продолжил все тем же тихим страшным голосом:
— Фахр ад-Даула не будет таскать на веревке того, кто заменил ему отца, — это ты хотела сказать? Конечно, не будет. Он отпустит Тарега! Никого и ничего не послушает, подпишет фирман — а что дальше, Тамийа?! Что дальше?!
