Хаотичные движения стального треугольника не были случайными. Не могли быть. Убийца не уклоняется и не пытается увернуться. Он связан со своей жертвой. Анжела стала частью этой связи. Она больше не преследовала цель. Наоборот, мишень притягивала ее через эту связь.
Теперь она смотрела не на стальной треугольник, а на область между глазами и кончиком носа убийцы, пришедшего за ней. Это был портал в его черепе для ее пули, путь к спасению. Ее единственный шанс выжить.
Это осознание дало Анжеле чувство цели и внутреннее спокойствие. В то же самое время, в центре спокойствия находилось ядро гнева на убийцу, и она позволяла этому огню гореть глубоко внутри себя.
Все слилось в стремительном порыве. По коже пробежали мурашки, дыхание перехватило. Отчаяние отступило. Ей казалось, будто она прошла сквозь потайную дверь к новому виду связи с мишенью.
Анжела могла захватить цель так уверенно и надежно, что пистолет повторял любую траекторию мишени, двигаясь вместе с ней. Пуля находила цель.
Она слышала спасительный звон с каждым выстрелом.
Анжела больше не слышала ни птиц, ни ветра в деревьях. Стальной треугольник больше не раскачивался во все стороны, а двигался в замедленном темпе.
Время словно замерло.
Оно принадлежало ей. Цель принадлежала ей.
Независимо от скорости стрельбы каждый раз Анжела со звоном попадала по стальному треугольнику. Иногда она стреляла в медленном ритме, а иногда так быстро, как только могла нажимать на спусковой крючок.
Каждый раз, когда магазин пустел, она вытаскивала его, вставляла новый, передергивала затвор и в мгновение ока прицеливалась. Когда магазин был отстрелян, в ход шел следующий и опустошался в считанные секунды. За месяцы практики Анжела приноровилась так быстро перезаряжаться, что между магазинами уже практически не было пауз.
Важной и значимой сейчас была связь, которую она ощущала с той небольшой областью, куда должна угодить пуля. Пуля летела туда, куда Анжела ее посылала, туда, где она уже ее видела до того, как спускала курок.
Все встало на свои места так неожиданно и кардинально, что ей пришлось на секунду остановиться, когда по щекам покатились слезы. Это было подобно волшебству.
Она почувствовала, как только что освоила нечто новое: но не навык, а по-новому овладела своей жизнью. У нее было новое видение. Новое мироощущение. Все ее чувства были связаны с этой единственной целью.
Анжела поняла, что это связано с ее отличием от всех остальных. Она не знала, как именно, но осознавала эту связь.
Именно это видели в ней бабушка и дедушка. Теперь она и сама это увидела.
Когда она поняла, что израсходовала все боеприпасы на этот день, то долго стояла в звенящей тишине. Наконец, она взглянула на деда. Он стоял в стороне, устремив на нее странный и проницательный взгляд.
Он улыбнулся и кивнул. В тот миг, глядя друг на друга, они безмолвно разделили понимание.
— Вот следующий шаг, — дедушка очень быстро защелкал пальцами, — стрелять так же быстро и попадать по движущейся мишени каждый раз.
Анжела, чрезвычайно довольная тем, чего только что достигла, была ошеломлена такой невыполнимой задачей.
— Дедуль, я не могу так быстро думать.
Он понимающе улыбнулся:
— Это твой следующий урок — стрелять, не задумываясь. Мысли тебя замедляют. Как только ты научишься не думать, твое подсознание возьмет верх и сделает это. Когда ты едешь на велосипеде, ты не думаешь о том, как удержать равновесие. Твое подсознание может стрелять в цель так же быстро, как я щелкаю пальцами.
Анжела кивнула.
— Раз ты говоришь, что я могу сделать это, я смогу.
Он положил руку ей на плечо:
— Не пора ли нам поужинать?
Анжела сняла защитные наушники и огляделась. Уже почти стемнело. Она могла стрелять по мишени в любое время суток, даже в сумерках и почти без света.
В хижине пахло замечательно. Бабушка была на кухне, и Анжела увидела, что она готовит ее любимое блюдо: кусочки итальянского хлеба, вымоченные в яйце с базиликом, орегано и другими специями, а затем пожаренные на оливковом масле.
— Как она справилась? — поинтересовалась бабушка, помешивая кусочки хлеба лопаткой.
— У нее получилось.
— Как и у тебя? — спросила Габриэлла, не отвлекаясь от готовки.
— Как и у меня, — ответил он после паузы.
Анжела не совсем поняла, что именно у нее получилось, но бабушка выгнула бровь, глядя в сковороду.
Анжела села за стол, застеленный белой скатертью с изображениями клубники. Ее голова все еще кружилась от того, что она сделала. Это казалось ненастоящим, и в то же время более реальным, чем все остальное. Ей казалось, будто для нее открылся новый мир.
Наклонившись и выкладывая на тарелку Анжелы порцию хлеба, бабушка взглянула на Вито и сказала:
— В таком случае, не пора ли показать ей подвал?
Что? Подвал?
Дверь в подвал всегда была закрыта. Анжела ни разу в жизни там не была. Об этом даже речи не заходило. Она понятия не имела, что находится внизу, хотя ей всегда было любопытно. Но теперь она испытала неожиданное чувство тревоги при мысли о том, чтобы спуститься туда.
Анжела переводила глаза с бабушки на дедушку, которые обменялись долгим взглядом. В тот момент они выглядели так, будто были одни во всем мире.
Ее дед слегка кивнул:
— Думаю, ты права.
Анжела все еще смотрела на них.
— Что находится в подвале?
Глава 14
Вскоре после того знаменательного дня, когда перед ней открылась новая дверь, другая закрылась.
Тела ее дедушки и бабушки были найдены на обочине дороги. Их застрелили в затылок из двадцать второго калибра.
Несколько последующих дней это таинственное убийство было сенсацией в местных новостях, а затем постепенно забылось. Анжела не знала, насколько усердно полиция разыскивает убийцу, но это не имело значения, потому что они все равно никого не нашли и даже не обвинили. Важно было лишь то, что бабушка и дедушка мертвы, и даже поимка убийцы не могла их вернуть.
Анжела была безутешна. Она два дня не выходила из своей комнаты и плакала, чувствуя себя совершенно потерянной. Она не хотела есть, не хотела жить. Она хотела быть там с бабушкой и дедушкой, чтобы убийца сначала пустил пулю в ее затылок — тогда ей не пришлось бы мучиться от боли утраты.
Салли восприняла это довольно спокойно. Она провела утро похорон, покуривая мет. Они с Анжелой приехали на потрепанном старом Понтиаке, который появился в полуразрушенном трейлерном парке задолго до рождения Анжелы. Девочка сидела на заднем сидении и плакала. Небо тоже плакало — моросил дождь.
Стоя перед могилами под дождем, от которого волосы прилипли к голове, Анжела чувствовала оцепенение. Казалось, ничто уже не имело значения. Все, чего она хотела, это удержать их и быть с ними. Она думала, что не сможет жить без них.
Часть денег они завещали на поминки и погребение. Дом в городе оставили Салли, а хижину завещали Анжеле, как и вклад, который она получит, когда ей исполнится двадцать один год.
Салли была недовольна, что хижина и деньги отойдут Анжеле. Она долго и громко возмущалась по поводу того, что родители не оставили все ей. В конце концов, она была их единственной дочерью и потому обижалась и злилась на родителей. Ее утешал тот факт, что дом в городе стоил больше, чем хижина и вклад вместе взятые.
Салли не потребовалось много времени, чтобы продать дом. Было бы лучше продать трейлер и переехать в дом, но Салли так не считала. От продажи дома она получила больше денег.
Анжела мечтала сбежать в хижину, но пешком идти было слишком далеко, а сесть за руль ей не позволял возраст.
Как только Салли получила от продажи городского дома то, что считала целым состоянием, она стала тратить деньги на наркоту. Анжела знала, что дедушка с бабушкой не хотели бы, чтобы их дом променяли на наркотики, но им было важнее передать хижину Анжеле. В некотором смысле, это было способом отвлечь Салли от хижины.
