— К-куда? — спросила, сама едва слыша свой голос, и без сил уткнулась носом в мужское плечо, пахнущее сладкой горечью лесных трав и сосновой смолы.
— В нашу спальню, — без лишних заминок и крайне категорично заявил он, продолжая свой путь.
Заплакать захотелось еще сильнее.
Я даже воспротивиться не могу! От моих жалких шевелений упрямый бер не отложит свой план, а присохший к небу язык не поворачивался высказать все вслух. Совершенно разбитая и без сил, я могла только глубоко вдыхать аромат мужчины и жалеть себя за невозможность это прекратить.
Мне нравился этот запах.
Берд пах чертовски вкусно, вызывая прилив желания глубже зарыться носом в его жилетку и дышать, дышать, дышать! Пока легкие не взорвутся! Что полностью противоречило моим мыслям и обиде на лордов за их некрасивый обман. Нельзя поддаваться! Нужно держать голову прямо!
— Великий Медведь, Ласкана! — Голос Харланда, прозвучавший сразу же, как открылась дверь в чужую спальню, вымел остатки гордости осенним сквозняком.
Громко всхлипнув, я тут же оказалась в руках блондина. Убаюкивая меня, словно ребенка, он опустился на край огромной кровати с балдахином из темно-красной парчи.
— Какая холодная, — прижимая пальцы к моим щекам, пепельноволосый лорд решительно распахнул глаза, переводя взгляд на Берда, который молчаливо расстегивал свой жилет, обнажаясь по пояс. — Сейчас согреем.
— Не надо-о-о, — провыла на всхлипе, закрывая глаза и плаксиво поджимая губы. — Лорды, не надо-о-о…
Как и предполагалось, беры даже не подумали меня слушать. Поднявшись на ноги, Харланд обошел кровать, осторожно спустил меня на мягкую перину и пристроился рядом. Без спроса приподняв покрывало, он придвинулся ближе, почти впритык, и с успокаивающим шепотом притянул меня рукой, уложив ее поперек талии.
— Тшшш, тихо, Ласка, не плачь. Сейчас отогреешься, и полегчает.
Берд уже подкрадывался с другой стороны, так же невоспитанно забравшись под мое покрывало и прижимаясь своим ужасно горячим телом к моему промерзшему боку.
Словно сдавив меня в обжигающие тиски, мужчины замерли, внимательно заглядывая в мое лицо, которое кривилось от беззвучного плача. Слезы горячими дорожками рисовали полосы по вискам и стекали к волосам, рассыпаясь на крохотные брызги, которые чужие пальцы тут же стирали.
— Нужно снять сорочку, она мокрая, — обращаясь к Берду, сказал пепельноволосый, под покрывалом потянувшись к тонким лямкам, отчего я завыла уже в голос, впервые заставив мужчин засомневаться в своих действиях.
— Не надо! Нет! — с трудом обхватив свои плечи руками, я продолжала держать глаза плотно закрытыми, убеждая голову, что если я ничего не вижу, значит, ничего не происходит.
Но тело говорило об обратном.
Чужая кожа слишком тесно прижималась к моей, обжигая и запуская хороводы непослушных мурашек. В нос бил их приятный, теперь уже совместный аромат леса под первым снегом, принесшим в себе чуточку свежего и холодного севера. Пальцы на руках предательски дрожали, а ноги… ноги просто отказали, двумя бревнами вытянувшись вдоль кровати. Чужой кровати!
И что-то внутри, голодное и злое, убеждало меня своим рычанием, что сорочке больше не место на моем теле, и позволить ее снять с себя будет лучшим решением в моей жизни. Но остатки человеческого разума вопили об обратном!
— Ты… стесняешься? — задав совершенно очевидный вопрос, бер, судя по замершим пальцам, которые я попыталась оттолкнуть, нахмурился, искренне не понимая причин.
Шумные вдохи-выдохи послушались у ушей, висков, перебрались к макушке, словно не веря моей реакции, совершенно несвойственной берам, пытаясь нюхом определить, что именно меня так взволновало.
— Но это же естественно…
— Для вас! — прорычала я, ощутив, как злые слезы брызнули из глаз. — А я человек!
Растерявшись, мужчины крепко задумались в молчании. Размышляя, они громко сопели, явно переглядываясь и пытаясь понять, что им стоит делать дальше, а что лучше обдумать и переосмыслить.
Успокаивая уставшее и растревоженное сердце, я продолжала обнимать себя руками, с диким отчаяньем признавая, что беры меня отогрели. Идущий от их тел жар невозможно было игнорировать, и кожа быстро, а главное, жадно впитывала его в себя, прогреваясь изнутри.
Через несколько минут тишины я невольно расслабила окаменевшие и затекшие руки. Бедра сами собой прекратили сжиматься, утягивая меня под пушистую вату сна. Противиться преломляющейся действительности становилось все тяжелее; упустив момент, когда чужое дыхание над головой прекратило звучать, я провалилась в сон, перенесший меня в свежий морозный сад.
Глава 8
— Когда же ты станешь ласковой, — прогудело над ухом, и щекотное дыхание обожгло щеку.
По животу, касаясь чувственно и осторожно, пробежались чужие пальцы, прочертив полосу от пупка до ключиц. От них словно остались царапины, загудевшие, пульсирующие, желающие вновь почувствовать эту остроту.
— Такая тихая, когда спишь. Даже не верится.
Грудной голос послышался чуть ниже, на уровне пояса, и к косточке бедра прижалось что-то невыносимо горячее, словно оставив клеймо, что расцветало на коже ярко-красным цветом.
Странный сон чудился слишком интересным. Будоражащим.
Фантазия рисовала прикосновения губ к коже, которая покрывалась мурашками с точностью рисунка кругов на воде. Волна за волной… Волна за волной…
Шелест ткани на голых бедрах казался спасительным, ведь все вокруг так давило! Собственное тело казалось слишком тесным, дав мне раскинуть руки и впиться пальцами в постель, жадно вздохнув.
— А пахнешь ты как мед. Везде. Даже здесь, — добавил фантом, вновь обжигая дыханием тонкую кожу у развилки ног.
Там все дрожало, предчувствуя долгожданное прикосновение. Случившись, оно вырвало из пересушенного горла рваный стон, больше похожий на всхлип. Природное желание, дикое и голодное, разрешило чуть сильнее развести ноги, позволив сумеречному гостю придвинуться ближе. Позволить ощутить его жадный взгляд, услышать громкий стук сердца и разгоряченный выдох, сотней искр опаляющий неприкрытую кожу.
— Дашь попробовать себя? — игриво и развязно спросил фантом моих снов, на что я мелко закивала, разрешая прикосновения, страстно желая их.
В следующее мгновение горячий и гибкий язык прижался к складочкам, жадно накрывая их влагой. Прочертив полосу, фантом голодно зарычал, набрасываясь с удвоенной силой, заставив меня призывно выставить бедра, прогнуться в спине и приоткрыть пересохшие губы.
Хотелось стонать, но выходило слабо. Слишком тихо, слишком рвано, совсем не так, как кричала закипающая кровь, расплескиваясь по венам расплавленным золотом.
Чужой рот изучал, пробовал, жадно втягивал тонкую кожу, не забывая тут же ее утешить ласковым и томным прикосновением, делая все внизу еще более влажным, сочащимся. Двигая бедрами в такт, я могла только крутить головой, слыша, как трещит под пальцами ткань. Грудь тянулась к потолку, скучивая горьким желанием соски, умолявшие о внимании.
Край пропасти, с которой я никогда не встречалась лицом к лицу, был все ближе, в одном шаге. Еще секунда, мгновение, и я вспорхну, чтобы тут же рухнуть вниз, заполняясь восторгом от падения, несущего ключи от райского пира.
— Ты такая вкусная. Пил бы твои соки вечность.
Откровенные слова перечеркнули игру с прелюдией, разрывая меня на части и подбрасывая к потолку. По телу прошлась ужасающей силы дрожь, в мышцах застыла сталь, рот открылся в громком стоне, выдыхая последний воздух, и уничтожающее удовольствие широко распахнуло мои глаза, прогоняя такой откровенный, а главное, реалистичный сон.
Чужой потолок. Чужая кровать.
Великий Медведь!
Судорожно дыша, я подпрыгнула, усаживаясь и с ужасом оглядываясь.
Спальня была пуста. Возвращая события этого утра в уморенный болезнью мозг, память напомнила, как я здесь очутилась.
Отбросив покрывало, уставилась на свои голые ноги, торчащие из-под сорочки, и со стоном упала назад, выдыхая.
