– Силён мужик! – одобрил Кецаль. – Уважаю. У нас в Аризоне такие тоже есть.
– Следственный эксперимент показал, что господин Франсуа вполне мог унести жемчужину на крышу, – торжественно объявил сыщик. – Полёт длился две минуты, по времени укладывается. Итак, у нас четверо подозреваемых, которые имели возможность подменить и, главное, отнести куда-то жемчужину. А все остальные – Потапов, Пифон и Цзян – могли только подменить, но не могли унести.
– Я? – поразился Цзян. – Зачем мне красть собственную жемчужину?
– Чтобы обменять фальшивку на Драгоценность Прилива у Кракена, – пояснил Сыщик.
Цзян сник – и правда, это повод для кражи.
– Если честно, мы, фу-тсан-луны, тоже немножко умеем летать, – сказал он. – Крыльев у нас нет, но мы договариваемся с тучами, – признался Цзян, желая быть до конца честным. – Я мог бы тоже забросить на крышу.
– Туч вечером не было, договариваться не с кем, – отверг идею сыщик. – Но подозрений с вас это не снимает.
– Пифон тоже мог унести, – сообразил Амэ-но-ано. – Внутри себя. Он единственный из нас по размеру мог проглотить жемчужину. А вечерком выплюнет – и всё.
– Слабительное дать, – предложил Кецаль.
– Нет-нет, мы сделаем гуманнее, – возразил монах. – Господин Пифон уже пожилой, ему надо следить за здоровьем. Устроим ему диспансеризацию, то есть медицинский осмотр: снимем кардиограмму, покажем стоматологу, а главное – сделаем рентген, а то в последнее время так много лёгочных заболеваний! Мы должны следить за здоровьем наших делегатов.
– В больницу везти? – деловито вскочил Амэ-но-ано.
– Зачем в больницу, у нас в храме очень неплохой медпункт, – и сыщик пошептался с очередным оранжевым монахом. Монах побежал в павильон забирать ничего не подозревающего Пифона на диспансеризацию.
– Рентген может повредить жемчужине, – слабо возразил Цзян.
– Рентген может не показать жемчужину, она же не проглоченный гвоздь, – сказал Кецаль.
– Теперь мы переходим к следующему вопросу: кому было выгодно преступление? – жизнерадостно продолжил сыщик, игнорируя возражения Цзяна и Кецаля. – Это моя любимая часть расследования. Но становится холодно, всё-таки середина ноября. Давайте вернёмся в павильон.
Тут сверху раздался кашель.
– Эй! – послышалось с крыши. – А про меня вы не забыли? Я не могу слезть. Тут, конечно, замечательный вид на пруд и луну, но я замёрз.
Это Потапову надоело сидеть на крыше. Тем более жемчужины там не было.
– Ой, пожалуйста, извините, Потапов-сан, – огорчился сыщик. – Сейчас принесут лестницу.
Пока Потапов ждал лестницу, все вернулись в павильон. Пифона там уже не было – видимо, его увели обследоваться. Послушники принесли ещё чай, потому что прежний остыл.
– Итак, кому было выгодно преступление? – повторил сыщик. – На первый взгляд, никому. Жемчужина величиной с мяч – не тот предмет, который можно без вопросов продать в ювелирный магазин или заложить в ломбард. На второй взгляд, преступление выгодно всем: кто-то захочет умножить рис или деньги, кто-то – удлинить жизнь, а кто-то придумает варианты куда хуже. Так что эта часть расследования закончена.
– А что же делать? – спросил входящий Потапов. – И кто виноват?
– О-о, ваша загадочная русская душа задаёт загадочные русские вопросы: что делать и кто виноват, – захлопал в ладоши сыщик. – Как это прекрасно! Как поэтично! Я думаю, что на первый вопрос я могу ответить: пойти спать. А на второй вопрос я тоже знаю ответ, но пока вам не скажу. Я понял, кто украл жемчужину, но я не понял, куда он её спрятал.
– И кто же? – жадно спросил Цзян. Остальные замерли.
– Завтра, мальчики, завтра, – засмеялся сыщик. – Всё завтра… впрочем, сегодня уже завтра. Вам пора спать, а мне молиться.
Оранжевый монах (не тот, что лазил на крышу, а другой, хотя совершенно такой же) подошёл к сыщику и прошептал ему что-то на ухо.
– Неужели, – поднял бровь сыщик. – Как это печально. Продолжайте поиски.
– Вы ищите жемчужину? – спросил Потапов. – Может, лучше дождаться утра? Ведь уже совсем темно.
– Я ищу сэра Сэвила, – сказал сыщик суровым тоном, совсем не похожим на прежний. – И промедление может оказаться роковым.
Глава 14. Тайна четвёртого садовника
Потапова всю ночь преследовали кошмары. Ему снилось, что это он проглотил жемчужину, потому что не наелся за обедом, и теперь она брыкалась у него в животе, скандируя: «Рент-ген! Рент-ген! Рент-ген!» Потом за Потаповым погнался Великий Кракен. Потапов попытался закопаться в мох, но Амэ-но-ано выкопал его оттуда со словами: «Я – смотритель мхов! Не порти зелёные насаждения!» Великий Кракен догнал Потапова и, конечно, съел бы его, если бы не героизм левой (любимой) Потаповской головы. Она изогнулась иероглифом «просветлённое сердце» и откусила Кракену сразу пять щупалец. Но, как в сказке у Змея Горыныча отрастали отрубленные головы, так откушенные щупальца отросли в тройном размере и…
И, наверное, на этом история про Потапова закончилась бы по причине летального исхода для главного героя, но Потапов вовремя проснулся.
– Фуф. – он сел на футон и огляделся – не спрятался ли где Великий Кракен.
Было ещё очень рано. Спать совершенно не хотелось, а до завтрака и начала заседания ещё не менее двух часов.
«Пойду погуляю, – решил Потапов. – Что-то в этом сне было правильное… мхи… смотритель мхов… пойду гулять в другую сторону от пруда, туда, где растёт мох».
Потапов тихонько вышел из павильона, где ещё спали умученные вчерашними событиями драконы, прошёл мимо пруда, кивнул каменному карпу, который за ночь совершенно не продвинулся вверх, и направился вдоль галереи в сад мхов Кокэдэра.
Сад мхов, в отличие от сада камней, Потапову нравился. Он и дома любил сумрачные низины с замшелыми стволами. А здесь мхи были невероятными. Очень чистенькие и гладкие, будто каждый стебелек мха вручную воткнули в землю, да ещё и подстригли под бархат, они отливали на неровностях рельефа неожиданными бликами. В низинах цвет мха сгущался до чёрно-синего, а на пригорках, высветленный солнцем, мох отсвечивал розовато-золотистым сиянием. И между этим чёрно-синим и золотым располагались все оттенки зелёного. Опавшие красные и розовые кленовые листья горели на фоне мха, как будто под каждым листком включили лампочку подсветки.
Между бархатными пригорками и нарочито лохматыми, как модные подростки, кочками пробирались ручьи. Ручьи казались до удивления настоящими, словно они тут сами пробились из-под земли вопреки воли садовника. Хотя Потапов понимал, что всё продумано. Через ручьи перекидывались плети длинных трав с синенькими цветами, по краю ручьёв цвело что-то мелкое, белое и жёлтенькое. Потапов потрогал один цветочек, тот ткнулся жёлтой головёнкой в тёплую потаповскую ладонь.
По мхам нельзя было ходить, только по дорожкам и по длинной крытой галерее. Но Потапова это не раздражало: топтать такое совершенство казалось кощунством, как если бы расстелить на линолеуме «Мону Лизу» и попрыгать на ней.
Потапов дошёл до очень красивого места: клёны уступали место бамбуку, под багровыми ветвями последних клёнов стояли каменные фонари, тоже замшелые. Вглубь бамбуковой рощи уходила дорожка из плоских камней, утопающих в особенно пушистом мху. Такие дорожки называются тобииси, хотя Потапов этого не знал. Идти по ней не разрешалось: в начале дорожки лежал камень чуть больше кулака, обвязанный верёвкой с изящным узелком. Это означало «не ходите туда». «У нас бы цепью перегородили, пять плакатов повесили: «Не ходить!», «Штраф 1000 рублей!», «Осторожно, злая собака!», «Проход запрещён!», «Не влезай – убьёт!». И народ бы всё равно перелез через цепочку и пошёл. А тут просто поставили камень», – покачал головой Потапов.
– Нравится? – прозвучал над ухом Потапова вкрадчивый голос.
