кожей, а её зубы — застучать. Она подтянула к себе тепла из дома, пока её зубы не успокоились.
— Я бы сам тебя отвёз домой, но я тут ещё не закончил. ‑ Бэн бросил взгляд на горевший дом, затем оглядел толпу. ‑ Если здесь рядом есть наёмные сани…
Даджа молча указала на Серга, который покинул цепочку пожарных и подошёл к ней.
Бэн посмотрел на него:
— Серг, так ведь? Ты — один из бригад Кагасепа?
Лакей кивнул и протянул Дадже свою руку.
— Отвези её домой, ‑ сказал Бэн. ‑ Если есть горячий, сладкий чай, то да ей. Прости, я должен бежать. ‑ Он пошёл к соседнему дому, крича тем, кто стоял на крыше, и указывая на загоревшийся пучок гонта.
Даджа посмотрела на Серга и его протянутую руку: рука тряслась. Он сглотнул, и выдал дрожащую улыбку — жалкую пародию той, что не сходила с его лица тем утром.
— Есть боковые улочки, которыми можно доехать до Моста Эверолл, ‑ сказал он ей.
Даджа отмахнулась от его руки и последовала за ним обратно к саням. Все расходились у них с пути; впереди них люди перешёптывались. «Они привыкнут», ‑ сказала она себе, когда Серг помог ей забраться в сани. «Они всегда привыкают. Рано или поздно».
Позже, когда все зеваки разошлись по домам, он вернулся, чтобы осмотреть останки пансиона. Он тщательно проверил их, разбивая большие скопления обломков, на случай, если в их сердце всё ещё теплились угли — но истинного огня больше не было. У него ломило кости, предупреждая о грядущем снегопаде. Если и остались какие-то очаги возгорания, они скоро погибнут, покрывшись снегом и льдом.
Сифутан, но что за чудесным зрелищем она была! Как бы его ни жгло видеть, как она ступает там, где он сам не мог, наблюдать её в действии было чудом. Смотреть, как пламя сгибается и меняет форму по её желанию. Она взошла по ступеням и прошла сквозь покрытые пламенем двери, будто входила в свой собственный дом. Огонь стекал по её одежде, по волосам, по коже. В тот самый миг она была красотой и ужасом, эта крепкая девушка с коричневой кожей, спокойными, задумчивыми глазами и копной тонких косичек.
Он, и зеваки, ждали, пока слепая девушка кричала — откуда ему было знать, что она была в здании? — чтобы кто-то ей помог. Потом она отвернулась от окна и исчезла. Толпа застонала. Услышала ли девушка Даджу? Или её поглотило пламя? К тому времени второй этаж уже весь горел. Пламя выбивалось из окно третьего этажа по бокам дома. Он так здорово постарался, придавая этому пожару форму, поджигая подвал с обеих сторон. Пламя взбежало по боковым стенам, как он и хотел. Он оставил выход из дома свободным, на случай если кто-то оставался внутри, потому что он пытался предусмотреть все возможности. Он честно считал, что слишком осторожничает, что в здании никого не было, когда он поджигал фитили в масляных лампах. Он ничего не слышал, когда обходил подвал и первый этаж. Если бы услышал кого-то, то оставил бы это место в покое. Никто не должен был умереть, уж точно не какая-то слепая продавщица, но пожарных нужно было испытать. Они должны доказать свои способности не на каком-то ручном огне, в предназначенном для сноса здании, а в настоящем пожаре, где нужно было беспокоиться о жизнях и имуществе.
Где-то внутри дома, пока тот горел, уже после того, как туда вошла Даджа, он услышал треск дерева и штукатурки. Начали падать потолки.
А потом — чудо. Пламя вокруг парадной двери вздулась прочь от дома подобно парусу на крепком ветру. Вдруг огненный пузырь лопнул, разорвав огненное полотно на длинные потоки пламени. В центре этих потоков стояла Даджа Кисубо, с замотанным в одеяло телом на плече и с клеткой в руке.
Клеткой?
Даджа вышла из здания. Тело было слепой девушкой, всё ещё весьма живой. И Даджа вынесла целую клетку зябликов, подумать только.
При виде птиц у него сжалось сердце. Он не хотел убивать никаких животных, особенно таких безвредных, как зяблики.
Даджа поставила девушку на ноги. У неё за спиной потоки огня вернулись в дверной проём, отпущенные, чтобы они могли довершить свой пир из дерева и ткани, масел и стекла.
Идиоты в толпе отпрянули от Даджи. Они должны были дрожать перед такой богиней, как она. Они не были достойны даже целовать её босые ступни, пока она стояла там, в ледяной грязи, протягивая клетку с птицами любому, кто готов был её взять.
Почему она была здесь, в Кугиско, сейчас? Явилась ли она за ним, чтобы сделать его своим слугой, или своим жрецом?
Это он ещё увидит. Он выяснит, достойна ли она его служения. Она может и не быть богиней, просто ещё одним самодовольным магом. И разве не смешно — в его-то годы как бы влюбляться в девушку-подростка, стоящую босыми ногами в грязи, в почерневшей, обваливающейся одежде, с блестящей от пота тёмной кожей? Чем бы она ни была, он будет любить её, пока смерть не разлучит их.
Даджу разбудили хихиканья и шепотки, утром, когда она хотела бы ещё поспать. Она села в кровати: находившиеся от неё в половине комнаты Ниа и Джори отскочили на шаг назад. Они были одеты по погоде.
— Вы что это делаете? ‑ спросила Даджа своим самым строгим тоном. ‑ Вам позволено входить сюда только тогда, когда я тут. ‑ Она всегда убирала рабочие материалы после того, как в первые дни её проживания здесь один из самых юных Банканоров исследовал её вещи, и в итоге его рука окрасилась в ярко-жёлтый цвет — но всегда была вероятность того, что дети что-нибудь набедокурят с вещами, которые она не могла убрать.
— Но ты же тут, ‑ ответила Ниа.
— Я спала. Это не тут, тут. ‑ Даже усталой, Дадже эти слова не показались осмысленными. ‑ Чего вам надо?
— Сегодня же надо разбираться с наставниками, да? ‑ разумно спросила Джори. ‑ И медитация после твоего возвращения, даже если ещё будет светло. Так ты никогда не научишься кататься на коньках.
Даджа с ужасом посмотрела на них.
— Кататься? Сейчас? До завтрака?
— Хорошее время, ‑ заверила её Ниа. ‑ Весь водоём будет нашим. И тебе нужно упражняться, пока ты не привыкнешь.
Даджа зарычала, хотя и знала, что они правы.
— Кто тут кого учит? ‑ потребовала она. Когда она увидела, что близняшки собираются ей ответить, она поспешно подняла ладонь: ‑ Не важно. Ждите меня в сенях. ‑ Они уставились на неё, не двигаясь с места;
