Третьим единорогом, с которым Джой познакомилась тогда же, когда и с Синти и Фириз, сизым, изящным, элегантно безмятежным, была Принцесса Лайша, дочь Синти. Она была молчаливее прочих, молчаливее даже своего отца, и все-таки Джой с самого начала чувствовала себя с нею уютнее, чем с остальными, хотя почему — сказать никак не смогла бы. Они часто прогуливались вдвоем по Закатному Лесу — перед самым рассветом или ночами, пахнувшими слишком хорошо, чтобы ложиться спать. Под звездным небом музыка Шейры всегда казалась более близкой и ясной, особенно в обществе единорога.
Как-то раз, когда уже смеркалось, Джой сказала:
— Ничего не понимаю. Ну, то есть, вот вы то и дело переходите Границу. Будь я единорогом, господи, я бы и ноги из Шейры не высунула. Потому что практически все, что имеется в нашем мире, это смог, кино и люди, которые без телевизора просто сдохнут. А тут так красиво, даже несмотря на двухголовых змей и прочее, — я просто не понимаю, на фиг мы вам сдались.
Принцесса Лайша рассмеялась негромко. На Джой смех Древнейших неизменно производил впечатление теплого ветерка, овевающего ее сознание.
— Сны, — сказала Принцесса. — У нас есть легенда, что мы, народ Шейры, сотворили ваш мир из своих снов. Я в это не верю, и все же Древнейший проводит большую часть времени, размышляя о людях и дивясь на них так, как тебе и не снилось. Быть может, Шейра связана с твоим миром просто-напросто нашей беспредельной зачарованностью им. Я не могу этого объяснить, но почти наверняка так оно и есть. Иначе почему нам дана способность принимать ваше обличие и никакое иное? Мы остаемся такими, какие мы есть, вовеки, не изменяясь, а вы, вы — все сразу, прошлое, настоящее, будущее, бесчинствующие одновременно. Мне страшно жаль вас, я не смогла бы вынести такого существования, но изумляете вы меня бесконечно.
Джой хотела ей возразить, перебрала три варианта, все три отбросила, и в конечном итоге пролепетала лишь:
— Все-таки, ваша слепота это не так уж и страшно, правда? Ну, то есть, вы с ней справляетесь — никто ничего бы и не заметил, если б не эта штука на ваших глазах.
— Переходить с места на место, ни на что не натыкаясь, это еще не все, — тихо ответила Принцесса Лайша. — Слепота унижает нас, принуждая жить среди теней. В каком-то отношении, мы — существа более простые, чем люди. Мы созданы, чтобы видеть мир, окружающий нас, видеть и сущность его, и детали, а не просто воображать, вслушиваться, следить за ним разумом. Вы, люди, насколько я понимаю, научились уживаться со слепотой самого разного рода, и все-таки, по временам оставаться самими собой. Нам же, Древнейшим, такого счастья не дано.
Она замолчала и молчала довольно долго, прежде чем прибавить:
— Но Лорд Синти наш целитель, он, конечно, отыщет средство вернуть нам зрение. Мы подождем.
Небо неуловимо смягчилось, побледнев, став сквозисто зеленым, каким оно всегда становилось на Шейре перед рассветом.
— Я познакомилась там с одним… — сказала Джой, — ну, с Древнейшим… в общем, его зовут Индиго. — Вы его… вы его знаете?
— Я знаю Индиго, — Принцесса Лайша взглянула на Джой слепыми, инкрустированными, никаких чувств не выдающими глазами.
Джой затараторила:
— Да, ну вот, а я нет. Ну, то есть, я знаю, что он Древнейший, но только я познакомилась с ним в человеческом облике, потому что он часто пересекает Границу из-за того, что ему очень нравится мой мир, а больше я совсем ничего о нем не знаю, кроме того, что он спас меня от этих, как их, от крияку. Он мне не то чтобы нравится или еще что — просто я хотела его поблагодарить, вот и все.
Лайша медленно произнесла:
— Индиго не любит, когда его благодарят. Индиго много чего не любит.
— Чего же? — расскажите, — попросила Джой. — Насколько я знаю, единственное, что любит Индиго, это Вудмонт, штат Калифорния, а он может нравиться только сумасшедшему.
Она помолчала, колеблясь.
— С вами это случается, когда-нибудь? Ну, вы понимаете, бывает, что Древнейшие сходят с ума или еще что?
Принцесса Лайша рассмеялась.
— Слова такого у нас нет, но я понимаю о чем ты. Нет, что касается Индиго, дело не в этом. Хотя он никогда не походил на большинство из нас. Он не способен испытывать довольство, просто лишен этого дара — в нем нет легкости, умения, так сказать, примиряться. Не знаю, хорошо это или плохо, или и не хорошо, и не плохо, а просто как-то иначе, но жить в Шейре ему из-за этого очень и очень трудно.
— И все равно я его не понимаю, — сказала Джой. — Я бы, наверное, сказала ему пару слов, попадись он мне под горячую руку.
Так, беседуя на ходу, они покинули, не заметив того, пределы Закатного Леса и уже прошли немалое расстояние по равнине, на которой резвились молодые единороги. Джой как раз собиралась сказать: «Я к тому, что кроме Абуэлиты, это моя бабушка…», когда рассветное небо потемнело и послышался ледяной стрекот.
Джой, чтобы не рухнуть от ужаса наземь, обеими руками вцепилась в гриву Принцессы Лайши. Пикирующий рой перитонов, за которым всходило солнце, окрасился в красно-золотые тона. Лайша, не утратив спокойствия, обернулась, чтобы бросить короткий взгляд в сторону Закатного Леса. Голос ее зазвенел в голове Джой:
— Укрыться мы не успеем. Придется драться. Отпусти меня, малыш, но держись поближе ко мне. Они, похоже, сильно проголодались.
Наружно перитоны походили на оленей. Величиною они не превосходили обычную кошку, летающую на темных, сужающихся крыльях, похожих на крылья морских птиц, а тела их были совершенно оленьими, вплоть до изящных копытц и миниатюрных рожек у самцов. Единственное, если не считать размеров, отличие состояло в том, что пахло от них гнилым мясом, а из нежных, мягкогубых ртов торчали великоватые для них острые зубы. Джой, укрывшаяся за Принцессой Лайшей, поняла, что страшный стрекот перитонов есть ни что иное как клацанье их зубов, вечно затачивающихся один о другой.
Лайша, встречая нападающих, поднялась на дыбы. Вызывающий рев ее изумил и испугал Джой, никогда не слышавшую боевого клича разъяренного Древнейшего. Рог Лайши посверкивал то справа, то слева, встречая передовой отряд врагов, разбрасывая их, сбивая с неба по трое сразу, оставляя их дергаться и скрежетать среди полевых цветов. На миг перитоны в беспорядке отпрянули, произвели вираж, затем прореха, образовавшаяся в их рядах, с илистой точностью затянулась, вся стая накренилась, как единое существо, и они, поджав тонкие ножки, снова ринулись на Джой и единорога.
Следующие несколько секунд, или минут, или часов, навсегда сохранились в памяти Джой как нескончаемый кошмар крыльев, буйно молотящих ее по голове, бесчисленных желтых челюстей, неистово щелкающих в дюйме от ее лица, и жутких тоненьких предсмертных воплей, следующих за каждым оглушительным боевым взревом Принцессы Лайши. Слепая или не слепая, она сражалась с перитонами, нанося удар за ударом, и рог ее описывал смертоносные, охранительные круги в середине которых съежилась Джой. При каждом ударе рога, иногда слишком стремительном, чтобы Джой могла его различить, очередная горстка летающих оленей валилась наземь, но в небе их все равно оставалось больше, чем среди цветов. Лайша казалась совершенно неутомимой, однако Джой видела кровь, сочащуюся из десятков мелких уродливых ран на ее шее, плечах и боках. Внезапно она услышала спокойный голос, произнесший: «Похоже, тебе все-таки лучше бежать к деревьям, малыш. Я их такими еще ни разу не видела».
