— Поднимите его, — велел он.
Бесчувственного короля подняли на ноги, и Гален срезал ремешки, удерживавшие доспехи. После с венценосца стянули кольчужную рубаху, и князь порвал рубаху на его груди. Хлесткий удар по лицо привел Сеймунда в чувство.
— Милости Нечистого… дружочек, — Корвель обнажил зубы в оскале, заменившим ему улыбку. — Продолжим. Запустил руку в королевскую казну, довел свой удел до упадка, оставил окраинные уделы без защиты, нарушил законы наших прадедов и отцов, забыл о благе Валимара, мечтал привести в упадок все королевство, завладев единолично властью. — Князь снова криво усмехнулся и показал Сеймунду нож, которым тот хотел зарезать Кати. — Ты плохой король, но хороший любовник, Тарваль, так говорили твои жемчужины. Но это несправедливо, не считаешь? Нужно уравновесить, ежели плох, то плох во всем.
И нож воткнулся в королевский пах. Крик перешел в визг, а после в хрип, и Сеймунд вновь потерял сознание.
— Ну уж нет, ты почувствуешь каждое мгновение своей смерти, — прорычал князь, и королевские ратники испуганно вздрогнули, вдруг ощутив зверя, прятавшегося под кожей человека.
«Псы» Корвеля остались невозмутимы. Они таким своего господина знали. Знали, боялись и уважали, потому старались не будить его понапрасну.
— Смотри на меня, тварь, — пальцы Корвеля сошлись на подбородке короля. — Смотри в глаза.
Сеймунд разлепил веки, пытаясь уцепиться помутневшим взором за лицо своего мучителя. Вернулась боль, и он застонал.
— Больно? — ледяным тоном спросил Гален. — Тогда, что ты скажешь об этом?
И рванул нож кверху, вспарывая королю живот. От непрекращающейся боли венценосец вновь потерял сознание, но опять его привели в чувство, не давая умереть в благостной тишине.
— Сожгите эту мерзость, — приказал Корвель, брезгливо поморщившись, когда кишки короля полезли наружу.
Сеймунда отпустили, и он тяжелым кулем повалился на землю, но каким-то невероятным чудом король Валимара был все еще жив. И когда затеплился огонек на сухих ветках, которыми его обложили, венценосец увидел. Лишь когда разгорающийся огонь начал лизать его кожу, Сеймунд Тарваль Веселый, издав последний хрип, отдал душу Нечистому, уже ожидавшему его…
Двери в залу Большого Совета открылись впервые за много лет. Темное мрачное пространство освещалось чадящими факелами. Окон здесь не было, и ни солнце, ни луна никогда не становились свидетелями сбора сайеров. Даже двери, открывавшие вход в залу были двойными, дабы ни звука не донеслось до тех, кто стоял снаружи. Решения, принятые на Большом Совете, оглашались лишь после их принятия.
Посреди залы находился большой каменный стол, уставленный свечами, вокруг него стояли стулья с высокими спинками. Стол был столь огромен, что за ним можно было закатить шумный пир, но яства никогда не касались каменной поверхности, не пели в этой зале веселых песен, не ходили колесом акробаты, не веселили народ шуты, не поднимали здравниц. В этой зале не принято было обсуждать дела своих уделов и родов, все разговоры велись только о Валимаре, и никак иначе.
Здесь когда-то избирали правящего сайера, призванного стать королем, пока смерть не призовет его, или же не исчезнет к нему доверия остальных сайеров. Принимали законы, меняли старые, утверждали новые. Здесь же избранный король оглашал имена тех, кому хотел раздать куски большого удела, превратив его в несколько малых, и сайеры одобряли его выбор, либо высказывались против.
Многое видела и слышала эта зала. Сколько жарких споров отразилось от мрачных серых стен, сколько уверенных речей слышали, сколько ответных сомнений. И решение об основании Валимара так же было принято здесь шестью князьями, скрестившими, перевернутые плашмя, мечи, в знак согласия и соединения разрозненных княжеств в единое государство. Именно скрещенные шесть мечей еще не так давно были гербом Валимара, пока дед покойного короля Сеймунда не изменил порядок, и на троне не воцарился род Тарваль. Лишь тогда шестиконечную звезду сменила львиная голова.
Сегодня же над королевским дворцом реяло синее знамя с волчьей головой в круге. Однако знамя не было поднято на верхушку шпиля, оно находилось на его середине, что означало — в Валимаре временный правитель. А станет ли он постоянным, должны были решить сайеры, съезжавшиеся на Большой Совет. Мыслей их не ведал никто, но сомнений не было, что вскоре знамя князя Корвеля поднимется на вершину шпиля, и у Валимара будет новый король.
Гален Корвель посматривал из окна на подъезжающих сайеров, рядом с ним стоял Ростан Гудваль, довольно потиравший руки. С того мгновения, как в стан своей рати вернулся живой и почти невредимый князь, сайер вздохнул спокойно и уже безбоязненно смотрел в будущее. Особенно порадовало его голова Сеймунда, отрубленная Бартвальдом Даги. Признаться, излив на покойного короля всю свою ненависть, князь покинул полянку в лесу за оврагом, спеша вновь прижать к груди лаиссу Альвран, уже не думая о том, что смерти венценосца должно быть доказательство. Но на это у него был верный Барт, которого Корвель ценил не только за преданность, но и за ум.
Потому поутру, когда рать сторонников короля вышла на Пустошь Святых, посланник князя отвез им голову Сеймунда, надетую на пику. Сомнений у противников не осталось, защищать больше было некого, и воины преклонили колени, признавая победу Галена Корвеля. Таким образом последний бой оказался совершенно бескровным, и победа князя на веки вечные вошла с историю Валимара.
Рати были распущены, сайеры оповещены и Большом Совете, Корвель вернулся в Фасгерд, ворота которого украсили две головы: Сеймунда Тарваля и Рамбальда Марфаля. Правда, оставались еще дети Марфаля, старшему из которых исполнилось десять лет, но их воспитание решено было доверить Деймуду Вальдору. Преданный князю ласс вскоре должен был получить о своем назначении грамоту. Более того, отпрысков Марфаля решено было воспитывать при дворе, дабы их душ не коснулась ненависть и жажда мщения за своего отца.
Но это все после, сейчас важнейшей задачей было провести Большой Совет, где сайеры должны были принять решение о короновании Галена Корвеля, а после… упразднить, потому что самодержцу он был не нужен. Да-да, помыслы Сеймунда пришлись по душе Корвелю, только он собирался сделать все иначе. Вслед за Большим Советом должен был исчезнуть сайерат в том виде, в каком он существовал сейчас. Но все эти законы еще ждали своего часа, а пока…
Пока Гален Корвель тревожился. И не столько из-за Совета, сколько из-за маленькой лаиссы, вот уже который день избегавшей его. Нет, Катиль не говорила, что не желает видеть князя, она не отталкивала его, ни в чем не упрекала, дарила нежные взгляды, но становилась все более замкнутой, предпочитая остаться в покоях с книгами. Она мягко, но решительно отказывалась от прогулок, от прежних вечерних бесед перед камином, и все время прятала лицо за плотной вуалью, а руки в широких рукавах.
