— А ты молодчага, парень, — говорю я, когда мы устраиваемся на нижней полке плацкартного вагона пассажирского поезда «Иркутск — Казань». Боря смотрит по-прежнему хмуро, но прижимается ко мне уже теснее.
Так мы и едем с ним весь день. Вместе истребляем копченую курицу и консервы «Сайра в масле». В промежутках опять пьем чай и смотрим в окно. Ближе к Новосибирску Боря разрешает снять с себя не только шапку, но и зимние ботинки, после чего мгновенно засыпает. Накрывая его слегка влажной простыней, я ловлю себя на странных ощущениях. Мне уже не впервые кажется, что какими-то отдельными штрихами, едва уловимыми элементами, случайными и неловкими движениями этот затюканный детдомовский мальчик напоминает меня самого в далеком детстве. Но эти мысли я быстро прогоняю. Они высверливают мозг не хуже советской бормашины…
В Омск мы прибываем утром и долго прощаемся со всем вагоном. Сердечно машем рукой двум проводницам. Потом долго машем всему вагону с перрона, а весь вагон — нам в ответ. В Омске установилась какая-то совсем тропическая погода с влажной жарой и плавящимся асфальтом. Я вызываю по телефону такси, и мы, отдуваясь, бредем в сторону привокзальной площади. Боря тащит свое пальто сам. Он плавится от жары вместе с асфальтом, но мужественно терпит.
Таксист оглядывает нас с ног до головы и требует оплату вперед. Я без возражений отдаю последние две сотни, и через двадцать минут мы с Борей уже стоим перед подъездом Вероники. Оба задираем головы и смотрим на два крайних окна.
— Там живет моя мама? — осторожно интересуется Боря.
— Надеюсь, что да, — вздыхаю я. — Давай мы с тобой присядем на пару минут. Смотри, какая здесь лавочка удобная!
Теперь вздыхает Боря, но послушно пристраивается рядом.
Пауза мне нужна как воздух. Я еще не уверен в том, что все сделал правильно. Но при этом я прекрасно понимаю, что иначе поступить не мог…
В кармане оживает телефон.
— Привет, — говорю я в трубку. — Извини, Гера, совсем забыл тебе перезвонить.
— И ты еще называешься друг? — смеется он в ответ. — Ты получил свой новый паспорт?
— Упс, — говорю я. — Паспорт… Совершенно вылетело из головы…
— А что ты сейчас делаешь?
— Культурно отдыхаю. У нас в Омске тоже имеются места, где можно отдохнуть. Есть даже целый Парк культуры и отдыха… Гера, извини, я сейчас немного занят. Я тебе позже перезвоню…
— Погоди, не отключайся. Я тебя вчера во сне видел. Вроде мы были вместе на каких-то похоронах. А кладбище под горой. Все спускаются по дороге, а внизу река. Очень странная река. Вода в ней ледяная, почти черная. Я веду за руку какого-то мальчика. А ты в одиночку гроб несешь… Евгений, ты меня слышишь? Ты когда в Берлин возвращаешься?
Но на этот вопрос, у меня пока нет ответа. Я делаю вид, что связь прервалась, и отключаю мобильник…
— Папа, смотри — это деньги? — задумчиво интересуется Боря, демонстрируя мне грязную сотенную купюру.
— Ты где это взял? — удивляюсь я.
— Под лавочкой, — признается Боря.
— Вот и положи обратно, — требую я. — И не хватай всякую гадость. А лучше кинь эту бумажку в урну. Понял?
— Понял, — говорит Боря и послушно избавляется от денег.
— Ну что, потопали домой? А то наша мама уже заждалась, наверное…
Удивленная Вероника застывает в двери. У нее за плечом я вижу свою не менее удивленную дочь Ксюшу. Немая сцена длится не меньше минуты. Все это время Боря переминается с ноги на ногу рядом со мной, но потом не выдерживает и прячется у меня за спиной.
— Титов, ты безнадежен, — вздыхает Вероника. — У меня даже слов никаких нет, одни звуки. Это, конечно, не твой сын?
Я отрицательно мотаю головой.
— Ну надо же! — фыркает Вероника. — И тебя вовсе не смущает, что вы очень похожи?
Я опять мотаю головой и вытаскиваю Борю из-за спины.
— Вика, посмотри внимательнее. Разве мы похожи?.. А можно мы зайдем для начала? Мы очень устали. Как-то все сумбурно вышло… Ксюша, отомри. Поздоровайся с папой и, если тебе не трудно, помоги этому бойцу раздеться.
Недоумение на лице дочери сменяется любопытством. Первую часть моей просьбы она игнорирует, но на вторую откликается: забирает у поникшего Бори пальто и быстро уводит его в комнату.
— Вот и славно, — оживляюсь я. — Вика, это действительно не мой сын. Могу поклясться на чем угодно! Это просто мальчик. Мальчик из детского дома. Мне пришлось его оттуда выкрасть.
— Зачем? — ошарашенно спрашивает Вероника. Глаза у нее становятся большими, как две мишени игры для игры в дартс.
— Ты не поверишь: я хочу, чтобы мы его усыновили.
— А кто его родители? Они алкоголики?
— Нет, они точно не алкоголики, — успокаиваю я жену. — С родителями у него запутанная история вышла, но об этом я тебе чуть позже расскажу. В двух словах не опишешь эту историю.
— Титов, я тебе честно скажу: от твоих выходок я в полном шоке. Я даже не знаю, что в таких случаях следует делать…
— В таких случаях следует жить, — уверенно говорю я. — Шить сарафаны и светлые платья из ситца…
— Вы полагаете, все это будет носиться? — слегка подыгрывает мне Вероника.
— Я полагаю, что все это следует шить. Проблемы, конечно, могут возникнуть, поскольку у мальчика нет документов. То есть вообще никаких. Но я обязательно что-нибудь придумаю. Если ты, конечно, дашь мне еще один шанс…
Я улыбаюсь. Мне все же удается ухватить за хобот мысль, которая изводит меня уже вторые сутки. И теперь я отчетливо понимаю, что смогу многое. И справиться с Борей я тоже смогу. Справились же как-то с Зародышем мои родители. Значит, смогу и я…
«Срезать» Юрка любил всегда, сколько себя помнил.
Едва первоклашку начали самостоятельно отпускать в школу, как он нашел короткий маршрут — не по асфальтовой дорожке, в обход, вместе со всеми, а через гаражи, где грязно, валяются пустые бутылки и всякие интересные штуки вроде старых покрышек или аккумуляторов, потом сквозь дырку в заборе и по тропке старого, неухоженного сада…
Когда он за компанию с одноклассниками записался в секцию настольного тенниса, то не стал ездить с остальными на троллейбусе, а топал пешком, через тенистый, заросший овраг, по мостику через крохотный ручей и дальше по микрорайону из пятиэтажек-хрущевок.
И потом это повторялось раз за разом — он ходил там, где никто более не любил и не хотел ходить, причем не для того, чтобы сэкономить время, а находил в этом странное удовольствие. Друзья и родственники посмеивались, но относились спокойно — вполне себе милое чудачество вроде собирания марок или интереса к астрономии, пусть уж лучше бродит где-то, чем курит тайком или бьет стекла у автомобилей…
